Власть пса

А Старая Леди отправлялась в свои розовые покои – подремать на кушетке, если в комнате было тепло, или полюбоваться на горы. Бывало, старушка решала занять руки вышивкой или же садилась за пространные письма для родственников с Восточного побережья.

Никто не мог понять, что привело этих двоих на Запад. Обходиться с лошадьми они не умели, не охотились и едва ли отличали херефордских коров от шортгонских. Все заботы Стариков, в сущности, и сводились к их маленьким церемониям.

Роуз не стала рассказывать Джорджу о предписаниях доктора, хотя сам он, может, и не видел ничего дурного в совместной трапезе: в конце концов, завтракала же с ними мать. Гораздо больше ее смущало присутствие служанки. Столько раз, когда Лола подавала горох или свеклу, Роуз ловила на себе тяготящий взгляд Фила. Он прекрасно понимал, что манерность и чопорность, которые Лола могла принять за плоды хорошего воспитания, были не более чем попыткой спастись от стыда. Теперь же Роуз каждое утро стала приходить на кухню за своей тарелкой овсянки. Вдруг доктор прав?

На какое-то время Роуз замерла, словно канатоходец над пропастью без сетки под ногами.

Однако скоро мигрень вернулась, и вновь от нестерпимой боли из глаз лились слезы, а девушка отчаянно вцеплялась в виски пальцами. В одном доктор не ошибся: приступы случались именно перед обедом. Еще таблетку аспирина. Запить «Бромо-зельцером».

Незадолго до смерти, когда Джонни Гордон поклялся больше не пить, Роуз застала его с бутылкой. Он взглянул на нее испуганными, пустыми глазами и, будто оправдываясь – хотя его ни в чем не упрекали, – стал заикаться. «Зуб разболелся, просто с ума схожу».

Джонни не соврал, и вскоре зуб действительно вырвали.

То же исступление привело теперь и Роуз к заветной дверце буфета. Она сняла с крючка ключ, припрятанный среди китайского фарфора, и склонилась над маленькой дверцей. Сердце бешено случало. Услышав шаги Лолы на лестнице, Роуз выпрямилась: пусть служанка пройдет на кухню. Наконец она нагнулась, схватила бутылку виски и, прижимая сокровище к груди, помчалась в ванную. Задыхаясь от волнения, Роуз заперла дверь и припала к горлышку бутылки. Со всей силы она стиснула голову руками – в глазах помутнело, засверкали ослепительно-белые вспышки.

Помогло.

Боль была сравнима разве что с родами. Роуз склонилась над раковиной, умиротворенно разглядывая себя в зеркало. И хотя воспоминания о рождении сына порядком поблекли, ей казалось, что тогда было не хуже, и уж точно боль не мучила ее так долго, как приступы мигрени.

Полуденная трапеза прошла чудесно.

– Ты такая счастливая сегодня, – улыбнулся Джордж, когда они с Роуз остались наедине в гостиной.

Бросив взгляд в сторону столовой и удостоверившись, что в комнате никого нет, он поцеловал жену.

– Я правда счастлива, – прошептала Роуз, и Джордж, радостно посвистывая, вышел из комнаты.

Только когда убрали со стола, Роуз вернула бутылку на место. Ключ она поворачивала в полной уверенности, что даже избавление от боли не стоит пережитого стыда, а потому больше к спиртному она не прикоснется. Или ей так казалось, пока отступила мигрень?

Новый приступ поколебал ее уверенность, и в надежде на лечебные свойства свежего воздуха и физических нагрузок Роуз стала выбираться на бесцельные прогулки по холму, поросшему полынью – и они действительно помогали, по крайней мере, первое время. Именно на одной из таких прогулок, пока Питер ушел вперед, прокладывая путь через заросли кустарника, Роуз и поняла, в чем ее проблема. Как верно заметил сын, нервничала она из-за старшего брата ее мужа. Должно быть, мальчик знал из отцовских книг, как может раскалываться голова на почве неврозов. Однако Роуз ничего не говорила ему: к чему тревожить мальчика, который так хочет верить, что здесь ее ценят и уважают?

Каждое утро ее бросало в дрожь при мысли о предстоящем обеде, а каждый вечер – о предстоящем ужине; при мысли о том, что придется терпеть мертвенное молчание и грубость Фила, как он будет сопеть, почесываться и переговариваться с Джорджем, будто ее и нет. Снова и снова Роуз представляла, как Фил садится, громко отодвигая стул, и без конца в ушах звучали его «куски коровы», – так он называл говядину. Если причина мигрени заключалась именно в этом, прекратятся ли когда-нибудь ее мучения? Казалось, что сводящей с ума боли, которая рано или поздно опять приведет к буфету, нет конца. Как в таком случае восполнить запасы виски, ведь спиртное так сложно достать? Долго ли Роуз сможет разбавлять его водой, пока однажды, угощая гостя, пропажу не заметит Джордж?

Придет ли конец ее страданиям? Как спасется она от жуткой, слепящей боли, когда прогулки с Питером перестанут помогать? Что ей делать, если единственное верное спасение притаилось за маленькой дверцей буфета?