Власть пса

Смерив их взглядом, он отодвинул стул Джорджа и, встав между столом и стулом, принялся нарезать мясо. Через мальчика он передал тарелку Роуз, вторую – самому Питеру, и, отодвинув другой стул, уселся на свое место. Никто не произнес ни слова. Устремив взор небесно-голубых глаз на горы, двенадцать тысяч футов над землей, Фил жевал. Любой, кто садился за этот стол, превращался в созерцателя гор, и потому смущенные тишиной гости так часто заводили беседы о движении снега выше и ниже границы горного леса. Об этом же начала было говорить и Роуз, но вдруг передумала воздавать горам дань уважения. В ушах больно отдавался лязг серебряной посуды.

– Завтра, – решилась девушка, – будет самый длинный день.

– Точно, – поддержал ее Питер. – Самый длинный день в году.

– Да, побольше бы таких дней.

– А я бы хотел побольше мяса. Ты не хочешь еще немного, Роуз?

– Еще мяса? – с ужасом взглянула она на сына.

Ни от гостей, ни от членов семьи ни разу Роуз не слышала, чтобы кто-то просил добавки мяса. Как хороший хозяин, Джордж пополнял тарелки до того, как кто-то решался выразить такое желание. Питер же нарушил все приличия: он не только попросил еще, не дожидаясь, пока ему предложат добавки, но и поинтересовался, не хочет ли Роуз – как будто кто-то вдруг наделил мальчика правом распоряжаться мясом и самому предлагать его.

Роуз так и не узнала, как поведет себя Фил: едва договорив, Питер поднялся, направился к блюду и сам отрезал себе и ей два новых кусочка. Пока они передавали тарелки, Фил окинул мальчика долгим пронзительным взглядом рептилии – сначала Питера, а затем и Роуз. А после, моргнув лишь раз, отодвинул стул и вышел из-за стола. Разумеется, откланяться не посчитал нужным. Этого Фил никогда не делал, но и уходить до того, как принесут десерт, также было не в его правилах. Тем не менее Фил ушел в гостиную и, выбрав журнал из валявшихся на столике, принялся читать.

Переглянувшись с сыном, сама не понимая смысла своего поступка, Роуз многозначительно улыбнулась и позвонила в серебряный колокольчик.

На десерт принесли замысловатое кушанье под названием «Амброзия» – кусочки апельсина, обсыпанные кокосовой стружкой. Однако только Роуз успела коснуться ложки, как амброзия оказалась у нее на коленях, а в следующее мгновение – на полу.

– Я подниму, – отозвался Питер.

– Пожалуй, десерта мне сейчас не хочется. – И она поднялась из-за стола.

– Мне тоже.

Мальчик отправился к себе наверх, наверняка к своему кролику, а Роуз принялась бездумно разглядывать корешки стоявших в шкафу книг. На душе снова стало спокойно. Удивительно, как быстро нервозность сменяется умиротворением. Выбрать книгу Роуз удалось с такой же легкостью, с какой Фил выхватил журнал. Прочитав предложение, она заложила страницу пальцем, будто боясь забыть, где остановилась: на время разговора ей нужно что-то держать в руках – что угодно, лишь бы они не болтались без дела.

– Фил, – заговорила Роуз с приветливой благодушной улыбкой, – за что ты так меня невзлюбил?

Повисла тишина. Как будто ища помощи, девушка уставилась на циферблат – через пару минут часы начнут бить, – затем снова на Фила, и холодный взгляд рептилии устремился прямо на нее.

– Ответь мне, Фил.

Приготовившись к новой тишине, Роуз не сразу услышала ответ.

– За то, что ты жалкая дешевая интриганка, которая повадилась таскать выпивку у Джорджа, – сказал он и снова уткнулся в журнал.

Девушка растерянно коснулась волос и, держась изо всех сил, покинула гостиную. Стоило Роуз запереть на замок дверь в розовую спальню, как плечи ее поникли. Хватаясь за мебель, она добрела до кровати и, силясь заглушить гремевшие в голове слова, рухнула лицом вниз. Дрожа от холода, хотя на дворе стояло лето, она лежала без слез, бездумно впитывая звуки, наполнявшие ранчо. Звон щеколды на двери барака, хлопки выстрелов – рабочие развлекались стрельбой по сорокам, слетевшимся в загон для убоя, – и крики, сопровождавшие меткие удары и промахи. Пусть и на время, но эти звуки перебивали голос Фила у нее в голове, его бессердечное спокойствие, леденящий взгляд, его жестокое «повадилась таскать» и презрительное «дешевая интриганка». И наконец – ее собственную натянутую улыбку в знак готовности защитить сына. Разлад между намерениями и возможностями доводил Роуз до отчаяния, а от одиночества разбивалось сердце.

За дверью послышались уверенные шаги Фила. Недавняя защитница индейцев и былая оформительница цветов зажала рот кулаком.

Тем временем Питер, сцепив тонкие руки в замок, стоял у мансардного окна, откуда открывался вид на поросший полынью холм. Подойдя к зеркалу, висевшему над шкафом с отцовскими книгами, мальчик старательно расчесал волосы и, продолжая разглядывать свое отражение, принялся елозить пальцем по зубьям гребешка. На губах его застыло единственное слово: «Фил».

XII