Власть пса

Как же странно, что они с Джорджем живут в одном доме с его братом! Это ненормально! Все знают, к чему ведут такие отношения, везде об этом пишут. Но как отвратить Джорджа от семьи? Для Фила жить с Роуз – радость не большая, чем для нее самой. Если на то пошло, Фил мог бы и собственный дом себе построить, более для него подходящий – пусть даже рядом, если очень надо. Не им же, в самом деле, переезжать, оставляя шестнадцатикомнатный дом на одного!

Нет, нет, нет. Фил никогда не съедет отсюда, как не съедут и они с Джорджем. Придется искать с ним мира здесь: поговорить как-нибудь с глазу на глаз, объясниться… В конце концов, он тоже человек. Разве он не человек?

И что же ему объяснять? Что он ведет себя грубо, обидно, отвратительно? Фил мигом доложит брату, что Роуз назвала его грубым и отвратительным. Простит ли ей это Джордж? Видит Бог, своя кровинушка всегда дороже, а жене не стать родней мужу. Или, может, зря она так переживает? Будь на ее месте другая, разве стала бы она так мучиться? Не за Фила же она замуж вышла, наконец.

Снова и снова Роуз проигрывала предстоящий разговор, звучащий в ее голове спокойным и рассудительным голосом. «За что ты невзлюбил меня, Фил?» – всякий раз начинала она. «Невзлюбил? – удивлялся воображаемый собеседник. – Да разве я…»

Джордж и сам говорил, что странная молчаливость брата не значит ничего дурного. Просто он такой, какой есть.

Потом Фил выглянул бы в окно – все воображаемые беседы проходили в гостиной – и, вдруг улыбнувшись, подал ей руку в знак новой дружбы. Вот и все. Если они помирятся, Роуз готова закрыть глаза на нечесаные волосы, источаемые ароматы и манеру рывком отодвигать стул перед обедом. Может сколько угодно издеваться, когда она играет на пианино. Что уж там, даже немытые руки готова ему простить. Ох уж эти руки! В них весь Фил! Разве не имеет он права играть на банджо? Конечно, имеет. Навыдумывала себе проблем – мигрень совсем с ума свела.

Однако всякий раз, оказываясь вместе с Филом в гостиной – Джордж в отъезде, Питер у себя, все, как она и представляла, – Роуз падала духом. Даже помыслить не могла, чтобы подойти к нему – шаталась над пропастью, словно канатоходец, идущий по натянутой веревке. Фил – всего лишь человек, успокаивала себя девушка, человек со своими причудами и слабостями. Вот только, балансируя над обрывом, Роуз понимала: нечто гораздо большее, чем человек, стояло перед ней и одновременно нечто гораздо меньшее: ничто человеческое не проймет его.

В тиши розовой комнаты храбрость понемногу возвращалась к Роуз, и она вновь разыгрывала воображаемые беседы. Однако при виде Фила силы покидали ее, тотчас она становилась беспомощной и опустошенной. Этот взгляд, сила, с которой он закрывает дверь, звук, с которым он открывает книгу… Больше всего Роуз боялась, что Фил разразится тем холодным язвительным смехом, какой однажды доносился из барака – колким, острым, как стекло, и резким, как молния. Не над ней ли он смеялся тогда? Или над ее сыном?

Теперь еще и посмела пойти ему наперекор из-за индейцев. Господи, да что такого она сделала? Немного травы для старой клячи, пара картофелин и кусок мяса, ведь все равно испортился бы. Летом мясо выбрасывается в ужасающих количествах: целые четвертины регулярно отдают на съедение псам, сорокам и одичавшим кошкам. А тут – чувства мальчика, маленького мальчика. Нет, будем честны, Фил невзлюбил ее задолго до истории с индейцами.

Только одно могло помочь Роуз поговорить с Филом – немного смелости. Смелость ждала ее за все той же заветной дверцей. Впрочем, не совсем так: в последний раз девушка не стала возвращать бутылку в шкаф и, завернув в полотенце, припрятала ее в ванной, в корзине с бельем. Джордж не упустил бы ни одной бутылки, но разбавлять виски водой еще опаснее. Потом вернет целую.

После разговора с Филом, убеждала себя Роуз, она больше никогда не обманет мужа. Только поговорит – и сразу признается в своих маленьких хищениях.

Отсутствие Джорджа за столом неизбежно усугубляло атмосферу неловкости. Именно на место младшего брата, всегда накрытое, неважно, сидит он за столом или нет, выставлялось блюдо с мясом: с тех пор как Старик Джентльмен оставил ранчо, нарезал его исключительно Джордж. К столу мясо подавалось в строгой неизменной последовательности, зная которую, любой мог с точностью определить день, когда была забита корова. Да-да, корова: телят на мясо никто не забивал – на вкус они ничем не лучше, зато на рынке гораздо ценнее.

Говорят, если и существует мясо, которое можно есть без конца и остановки – то это говядина.