Однако был на ранчо и такой мусор, с каким Роуз совладать не могла. Наполненные травой желудки свежезабитых коров, захороненные рабочими, что раскапывали старые собаки, растаскивая по двору внутренности, и отрезанные головы. «Мне не сложно», – говорил Питер, граблями собирая кишки и желудки в железную тачку, а с ними и мертвые головы, чтобы отвезти их к месту нового захоронения. Собаки, как последние плакальщики, провожали его жалобными взглядами.
Смущали Роуз и шкуры, наброшенные на ограду загона для убоя. Какое впечатление производят они на тех, кто проезжает мимо ранчо? Что подумают люди, глядя на сорок, дерущихся за клочки мяса на кожах? «А, шкуры… Фил сожжет, – объяснял Джордж. – Он сжигает их раз в год».
Иногда Фил находил в бараке комиксы и размышлял, глядя, как ими зачитываются рабочие, старательно шевеля губами. Понимают ли хотя бы самые сообразительные из них ту сатиру, что притаилась под грубоватым юмором веселых историй? Кто из них углядел триумф плутовства и безудержный дух молодости на их страницах? Узнают ли они себя в «Счастливом хулигане», придурке с консервной банкой вместо шляпы, броней которому служит собственная глупость? Что они вынесли из «Гастона и Альфонса», чьи бесконечные «только после вас, дорогой Альфонс», «только после вас, дорогой Гастон» убеждают читателя в том, что манеры в жизни куда важнее ума? Хохоча над тем, как Джиггс сматывается из оперы ради капусты с консервами, видят ли они, что тот, кто придумывал эти истории, заливал чернилами лимузины и раскрашивал роскошные наряды, в которых Мэгги отправлялась на вечеринки, на самом-то деле сочинял пасквиль на выскочек-нуворишей?
Фил все это понимал, а потому неудивительно, как он вдруг окликнул брата, смотревшего в бинокль на горы и долины:
– Что показывают, Джиггс?
Джордж постоял неподвижно, а затем, медленно опустив бинокль, обернулся.
– Джиггс? – переспросил он. – Джиггс?!
Нависая над южными горами, клубились грозовые тучи. Роуз с ужасом ждала раскатов грома и молний, что били порой так близко, что дребезжала телефонная трубка, а воздух наполнялся запахом озона. Свежи были в памяти истории Джорджа о том, как с прибытием поезда убило смотрителя станции и как полегли сразу шестеро прижавшихся к проволочной ограде бычков, когда молния ударила по той же самой ограде, только в доброй миле от них. Тишина, тяжестью повисшая над всей округой, возвещала приход первой осенней бури. Из хибарки еще не пришла ворчать и засаливать мясо миссис Льюис. Лола тихонько сидела наверху со своими журналами. Она поделилась с Роуз одной заметкой, припасенной как раз для такой погоды. «Почему я продала своего ребенка», – гласил ее заголовок.
Стоя посреди розовой спальни со свитером, накинутым на плечи, девушка раздумывала о «маске» на вечер. «Ты всегда так прекрасна, – говорил раньше Джордж. – Я так горжусь тобой». Роуз волновалась о Джордже и волновалась о Питере, который работал в полях. Выдержит ли она, если начнет дребезжать телефон? Не опасно ли стоять у окна?
Ветер колыхал листья больного чахлого тополя.
О! Что это было? Пыль?
Пыль на дороге! Из густого облака показалась машина. Потертый грузовичок сбавил скорость и, слегка поколебавшись, заехал во двор.
Роуз медленно приподнялась. За последние месяцы она научилась ступать осторожно, передвигаться от кресла к столу, от столу к креслу, от кресла к стене, прикасаясь к каждому предмету, словно ища в них источник силы. Свободно пройти по комнате стало для нее непосильной задачей – можно споткнуться, оступиться. Наконец, миновав гостиную, она выглянула во двор и смогла получше разглядеть странный грузовичок. Со стороны водителя на боку машины корявыми буквами была выведена выцветшая от времени надпись – «КОЖИ». В кузове действительно лежала груда сложенных друг на друга кож, туго перетянутых веревками.
Девушка заморгала от удивления, увидев, как открылась дверь, и из машины вышел мужчина неожиданно приличного вида. На нем был темный деловой костюм, довольно широкая фетровая шляпа – и борода, какую носили пророки. В сумеречном свете бледно мерцала пристегнутая к жилету золотая цепочка. Пока мужчина пробирался через калитку и подходил к крыльцу, Роуз заметила, что в машине был еще один человек. Его сын?
Не дожидаясь стука, она отворила дверь.
– Добрый вечер, мадам, – сняв шляпу, слегка поклонился мужчина.
Какой приятный голос, подумала Роуз. Какой приятный мягкий голос.
– Добрый вечер, – пролепетала она.
– Я подумал, может, у вас есть старые кожи?
Вопрос был скорее риторическим: загон для убоя у всех на виду, в какой-то сотне ярдов от дома.
– Ох, даже не знаю, – пробормотала девушка, выходя на крыльцо.
Придерживаясь за кресло, она уставилась на шкуры, так мозолившие ей глаза.
– Они есть. Но, видите ли, их сжигают.
Раскаты грома вдалеке.
– Сжигают? – поднял глаза мужчина.
– Насколько я понимаю, да.
– Почему бы не взять за них тридцать долларов, мадам?
– Тридцать долларов?
– Больше я предложить не могу.
– О, я не это имела в виду, – вцепившись в кресло, промямлила Роуз.
– Что же тогда, мадам?