Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

11. Таким образом, по проведении и завершении этой курии король расположенные в верховьях Рейна провинции и города посетил и этих милостью, тех беззаконием себе подчинил, как требовало дело. Когда же вошел в Эльзас, там фортуна его чуть остановилась, там он устроил сражение, как с несчастным исходом, так и неблагоразумным началом. Ибо, когда его спутники гордо вступили в селение Руффах, которое выделялось большим количеством людей и оружия, [применению] насилия препятствовало многолюдное собрание горожан; не тогда ли беззаконие словно меру утратило, не оставив возможности терпеть. Услышав о беспорядке, король торопился, что насилию не препятствовало, но содействовало, сражение не унимало, но еще больше разжигало. Это дело все селение привело в волнение, когда прибежал неудержимый народ: женщина с мужчиной, раб с господином, слабый с сильным и, так произошло, что у большинства душа беззаконию послужила. Сражение было столь же стремительным, сколь и бегство, ибо, когда те [люди], которые были со стороны короля, увидели натиск яростной толпы и находившееся в неблагоприятном положении дело, то, рассудив, что в доблести его гибель, в одном бегстве спасение, как могли бегством жизнь спасали. О несчастный исход, о позор королевства: когда король бежал, королевские инсигнии стали добычей народа.

Раскайся все же, добрый король, раскайся, и признай гнев небес в этой своей участи! Ибо в том, что ты бежал, – тот, кто отца изгнал, – и потерял инсигнии, которые у отца ты отнял, и есть правосудие и гнев Божий. Но, когда позднее он получил их обратно посредством мирного соглашения и милостивого прощения, глубокая рана обиды заставила короля изменить решение, так что, собрав большую силу, он опустошал селение пожаром и грабежом и на людях той местности без разбора учинял расправу. Но, за тем, что навлек на себя такую дерзость фортуны, подозревая продвижение замысла отца, начал новые несправедливые козни на него замышлять и, чтобы не было ему повода для препятствий, устремился или к его пленению, или к уничтожению его души.

Итак, когда услышал [король, что император] находился в Льеже, где его вера и его удача нашла пристанище, то решил, что ему следует устроить там празднование Пасхи, чтобы и его самого, если бы мог подготовиться, он захватил, и от епископа[562]

, который его соперника принял из уважения, за такое оскорбление потребовал бы удовлетворения. И когда отец узнал, что его сын определил Льеж для празднования Пасхи, направил к нему посольство, [высказавшись] в такой манере: «Если спрошу тебя, милейший сын, обычая людей или заповеди Бога более предпочтительно держаться, ответь мне, если ты от истины не отступился, подобно вьючному скоту, который небесное – земному, человеческое – божественному не предпочтет. Почему ты больше слушаешь тех [людей], которые тебе внушают: «Преследуй отца твоего», чем слова самого Господа: «Почитай отца твоего

»?[563]

Они тебя обманывают, не наставляют, о чести твоей не заботятся, но завидуют, под видом верности они затягивают в сети вероломства. Не иначе они могли привести к разрушению чести твоей, если не через разрушение нашей. Пусть будет разумно, чтобы после изгнания за мои грехи, которое является решением моих противников, Бог оставит меня отрешенным от власти. Однако тебе не следовало в ниспровержении моего дела стараться и королевство, что я тебе предназначил, у меня похищать. В землях варваров столь бесчеловечный поступок порицают и проклинают; испытали бы отвращение сами язычники, и те [люди], которые Бога не знают, признают, что в надлежащем почитании людей они долг природе отдают. Но, что удивительного, если обманул злонамеренным внушением легкомысленного и незрелого годами, когда даже старцев и твердых душами [людей] злые мысли порой доводят до злодеяния? Судьба моя лучше чужого несчастья, такого как твое, ибо ты находился в руках советников, а не они в твоих. Если же ты увеличиваешь беззаконие, то уже обвинить не сможешь, когда знаешь о совершении преступления и не предпринять вмешательства не можешь.