Вниз по матушке по Харони

И тогда их посадили в лодку и пустили вниз по течению Харони.

И аккурат через девять месяцев лодка развалилась около тутошних мест…

И Михаил Федорович показал на берег. И тут же по неизвестной причине затосковал, а затосковав, приумолк. И былину продолжил Нупидор:

– Так вот, красавы мои, эта беременная пара пукальщиков выпала из лодки вот на этом самом месте. И это место было прекрасно. В Харони уже водилась рыба, леса были полны растений разнообразных видов, поля колосились живородящим зерном, а в небе летала водоплавающая птица, несущая мясо, яйца и пух для подушек. И увидели они, что это хорошо. Был день один.

А потом Нюша разродилась ребеночком, которого назвали Игорем. Который пукал попеременно то запахом рядового отхода жизни человеческого тела, то запахом чайной розы. И рос на вольной пище минуту от минуты, час от часа. И вырос Игорь в прекрасного парня восемнадцати лет. И увидели Алеша и Нюша, что это хорошо. Был день второй.

И отправился Игорь в люди. Чтобы взять себе жену в близлежащих землях. Долго ли, коротко, но повстречал в лесу деву по имени Настя, в которой увидел и услышал родственную душу. Увидел – потому что была пригожа лицом и телом. А услышал – потому что она, так же как и он, была наделена даром амбивалентного пуканья. Запахом рядового отхода жизни человеческого тела и запахом чайной розы. И сказал им Господь: плодитесь и размножайтесь. И они взошли на ложе из мхов и трав, и познал Игорь Настю, и увидели они, что это хорошо. И был день третий.

И вернулись они к Алеше и Нюше. И стали жить-поживать. И через положенный срок Настя принесла двойню: Кирилла и Таню, которые также пукали запахом рядового отхода жизни человеческого тела и запахом чайной розы.

И вот, красавы мои, когда настал срок, Кирилл и Таня отправились в землю Саян, чтобы найти себе пару по образу и подобию своему. И нашли себе пару, и опять познали друг друга, и опять понесли и разродились двойнями. И увидели, что это хорошо. Был день четвертый.

А на день пятый все опять повторилось сначала, а потом уже не было нужды куда-то идти за парой новых пукающих людей. Потому что, красавы мои, уже можно было плодиться и размножаться в своем кругу. А потому, красавы мои, что родства они были уже дальнего и правило «кто взойдет на ложе сестры своей» уже не катило. Так что на шестой день все уже и так было хорошо.

Образовался городишко, в котором все пукали: кто запахом рядового отхода жизни человеческого тела, а кто – запахом чайной розы.

А потом они стали отдыхать, и было им хорошо, ибо как прочувствовать запах чайной розы без сравнения с запахом рядового отхода жизни человеческого тела. Но прежде назвали городишко по имени своей земли предков, но с местной спецификой – Пердянском…

И Нупидор замолчал. Все присутствовавшие, включая Клопа, внимательно выслушали выступления двух спикеров. Клоп подумал, что вряд ли в этом месте он найдет себе даму сердца, потому что вряд ли в такой атмосфере выживет какой-либо клоп. Вот если бы в городе пукали коньяком – другое дело. Всем известно, что коньяки и клопы – родственные души.

А Калика вежливо спросил:

– А откуда ты, мил человек Нупидор, раздобыл эти сведения?

Нупидор на недолгую минуту погрузился в глубины своей памяти, а потом вздохнул и сказал:

– Не помню, красава, то ли из воспоминаний барона Мюнхаузена, то ли из неизданного исследования Даля «История пердежа на Руси. Часть третья», то ли из полной версии «Истории КПСС».

– Все это очень замечательно, – публично задумался шкипер Аглай Трофимыч Циперович, – но ведь во всем мире пуканье является непристойностью. Нет, я ничего не имею против него в ватерклозете, он для этого и предназначен, или в какой-нибудь безлюдной местности, чтобы душу излить, – но прилюдно… и при дамах… и дамам. Это уж совсем!

– Да уж, – внесла свою лепту в беседу Марусенька сквозь косу, которой она заткнула свой нос, – как-то неправильно, дяденька…

Нупидор задумался. А потом зачем-то глянул на Михаила Федоровича и вслух заявил:

– Ну, красавы, если индивидуальное пуканье вещь непристойная, не принятая в высшем обществе, то коллективное – это способ самоидентификации общества, какой-то местный диалект русского языка… В какой-то степени – местная национальная идея. А то и сущность евразийства…

– Это мощно! – одобрительно кивнул Михаил Федорович и добавил: – Пук – частица соли земли Русской.

И Калике ничего не оставалось, как согласиться с двумя мыслителями земли Русской.

И только Сидоров Козел все время судорожно дергал носом.

А потом Аглай Трофимыч, как и положено шкиперу, вернул их из философических гулеваний на грешную землю вопросом:

– А как, милейшие, в такой вот сложной ситуации добыть из этого города провиант, которого у нас нет? Потому что лично я физически не смогу приблизиться к этому городишке. Я вам спрашиваю…

И никто не решился спорить с этим утверждением. Лишь Сидоров Козел, который до этого морщил нос, оглушительно чихнул. И сказал:

– А я ничего не чувствую…

– Как?! – вскричали все.

– У меня родовой насморк…