Читаем Вниз по матушке по Харони полностью

И все с надеждой посмотрели на Сидорова Козла.

А мне сердце подсказало, что Сидорову Козлу эта идея не понравится. Одно дело – познавать пахнущую жимолостью девицу, а другое – кормить своей кровью Клопа. Причем бесплатно. Он вам не почетный донор какой! Ему семью кормить надо! Супругу законную! Елену!

– Долг платежом красен, – печально проговорил Нупидор и взошел на эшафот в смысле софы. Все остальные отвели от лобной софы глаза…

…Облака, серебристые лошадки, плыли по-над Харонью, по воде бежала легкая необязательная рябь, где-то о чем-то инкогнито пела птичка, тихонько шумел камыш, и под напором восточносибирского ветерка потрескивали молодые кедры… А в остальном ничто не нарушало тишины, разве что фоновой стук вечного двигателя…

А потом с софы раздались звуки мандолины… «Родина слышит, Родина знает…»

И Марусенька крепко поцеловала слегка побледневшего от потери крови Нупидора.


И вот они плывут дальше. Шкипер Циперович смотрит в карту с таким видом, как будто у него есть выбор, куда плыть, как будто существуют разные варианты Харони, как будто… ну, и так далее.

Сидоров Козел изображал руление корветом и сам собою командовал:

– Право руля!

– Есть право руля!

– Лево руля!

– Есть лево руля!

– Куда рулишь, козел?!

– Есть куда рулишь, козел!

Ну, и так далее, и тому подобное…

Нупидор лежит на софе, Марусенька держит его за руку, они смотрят друг на друга. И по их лицам видно, что такое времяпрепровождение их более чем устраивает. И лицо Нупидора постепенно розовеет.

Калика Переплывный играет в пристенок золотым пердонцем с Михаилом Федоровичем, у которого на кармане был серебряный рубль, купленный в 80-м году на базаре в Ашхабаде за 3 советских рубля. Не «под интерес», потому что какой интерес у Калики Переплывного выиграть серебряный рубль к золотому пердонцу. Да и Михаил Федорович даже теоретически не мог выиграть золотой пердонец из его известных свойств. Так что это было чистое искусство. Практически исчезнувшее в наше время, как, скажем, расшибец (расшибалочка), классики, штандер, 12 палочек, казаки-разбойники… А потом они стали вспоминать, что еще исчезло в этом прекрасном и яростном мире со времен их детства.

– А помнишь, мил человек Михаил Федорович, была такая игра «ручеек»? Хотя ты в городе жил, откудова тебе знать.

– Ну как же-с не знать, милейший Калика, очень даже играли-с в сороковые годы. И еще, помню, «я в садовниках родился, не на шутку рассердился». А какие хлебы в те времена составляли человеческий рацион в России?

– Ну, мил человек Михаил Федорович, у нас в деревне хлеб – он хлеб и был. Но однажды при царе-императоре Николае Александровиче Втором в Нижнем Новгороде на ярмарке калачом перцовку закусывал… Вкусный… – И Калика Переплывный нырнул в нижегородскую ярмарку времен государя-императора Николая Александровича Второго.

Михаил Федорович нырнул туда же, а потом вздохнул и произнес как бы покровительственно:

– Как же-с, едали… А еще у нас на Москве в сороковые-пятидесятые-шестидесятые при генсеках Сталине, Хрущеве, Брежневе в булочной Филиппова давали ситный… Впрочем, я об этом уже где-то писал.

Ну, а Циперович свое детство, отрочество, юность помнил скудно. Знал он, что произошел из древнего рода. Отцом его был Бар Кохба, который возглавил восстание иудеев против римлян в 71 году. А матерью – некая Сара из колена Веньяминова. Она понесла его в ночь перед днем, когда восставшие во главе с Бар Кохбой убили своих жен, потом зарезали себя в крепости Моссада, что на Мертвом море. Но четырех женщин оставили в живых, чтобы они донесли весть о гибели Иудеи всему человечеству. И Сара была среди этих четырех женщин. И через девять месяцев родила мальчика. В городке Капернаум. А сам Аглай при рождении был назван Иеремией. А потом угнездился в Хазарии, потом много чего было – всего он и не помнил. Ну, кое о чем было уже рассказано мною во вторых-третьих строках моего текста раньше. И родиной своей считал именно Капернаум. В смысле малой родиной. А в смысле большой Родины числил себя по России.

Ну, я несколько отвлекся от стержня повествования, но это не вредно, потому что… Потому… Ну как без этого. Просто каждому человеку необходимо покувыркаться в своем прошлом, чтобы как-то определиться в своем настоящем и хоть в малой степени знать, как жить в будущем. Вот такая вот нехитрая сентенция.

И тут за поворотом Харони по правому берегу на горушке показалась деревенька.

– К правому берегу пристать! – скомандовал шкипер, и Сидоров Козел ответил:

– Есть пристать к правому берегу!

И пристал. И на берег был отпущен экипаж. В составе Калики Переплывного, Михаила Федоровича, Нупидора – на всякий случай какого-нибудь экстрима. Ну и Марусенька с ними. Куда ж Нупидору без Марусеньки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза