Читаем Вниз по матушке по Харони полностью

И вот они подходят к околице деревни. Изба-пятистенок стоит. Добротная. Где-то около стены лежит разбитое корыто. А рядом старуха сидит, а перед ней стиральная машина самостоятельно что-то стирает.

И наши смотрят на эту стирку несколько – я бы даже сказал: сильно ошарашенно.

– Дядя… тьфу ты! Красава, – спросил Нупидор, – это что за постмодернизм такой? Стиральная машина в русской сказке.

– Постмодернизм и есть, – печально подтвердил Хоттабыч, – все вокруг, сволочь, изнасиловал. Золотая рыбка дала старухе второй шанс. Вот эта машина и появилась.

Михаил Федорович почему-то виновато потупил взор. А потом спросил:

– А как вашу супругу кличут-величают?

– Да очень просто. Ягой зовут.

– А вас как зовут, дяденька? – обратилась Марусенька к Хоттабычу.

– Тоже очень просто. Зовите дедом Кощеем.

– Вот тебе раз! – всплеснул руками Михаил Федорович. – А где же злато, над которым ты чахнешь?

– Это не ко мне, сынок. Это к Пушкину, к Александру Сергеичу, царствие ему небесное, хороший мужик был. А злато – что злато? Здесь и без него русский дух, здесь и без злата Русью пахнет. Правда, как-то поиздержалась она, особенно там, в Европах. Да и сюда, в дальние места, порча прибрела. Мыслимое дело: Русалка – алкоголичка, Лель иноземную музыку лабает… тьфу ты, играет, братец Иванушка в Израиль эмигрировал. На историческую родину.

Нупидор усмехнулся.

Калика Переплывный перекрестился.

– Е…! – сказал Михаил Федорович. – Ни … себе!

– Как это, дяденьки? – удивилась Марусенька.

– А вот так: женился на Василисе Прекрасной, а она урожденная Гладштейн, папашка ее, жидовин проклятый, – Гладштейн Соломон Маркович.

– Ну вот, – вздохнул Калика, – уже и в русскую сказку твои, мил человек Михаил Федорович, пробрались… Только ты не обижайся, это я любя.

– Чего уж там, разлюбезный друг Калика, я привычный.

– Ну а теперь, гости любезные, пойдемте-ка обратно к реке, а то там Рыб Золотой с желаниями заждался.

И путники отправились назад к реке Харонь, где в ведерке их дожидался этот самый Рыб Золотой.

И он там и ждал, стоя в воде. Мол, чего без толку болтаться туда-сюда.

Первой дали слово Марусеньке. Марусенька зарумянилась и опустила долу прекрасные ресницы свои.

– Понял, – сказал Золотой Рыб. – А теперь ты, добрый молодец… – обратился он к Нупидору и, не дожидаясь ответа, произнес: – Ну, желания в общем и в частности совпадают. Исполнятся в свое время. А теперь что вам надобно, старче? – обратил он пронзительный взгляд на Калику Переплывного и Михаила Федоровича. Старче задумались, а потом оба крикнули:

– Эврика!

А потом Калика Переплывный задал свой вопрос вопросов:

– А скажи-ка нам, мил человек Золотой Рыб, в чем заключается соль земли Русской?

Нахмурил брови Золотой Рыб и из ведерка нырнул в потемневшие воды Харони, буря на реке началась, и на волнах ея закачался корвет «Вещий Олег». Вот-вот похоронит его свирепая река Харонь.

– Снял вопрос! – крикнул Калика Переплывный нечеловеческим голосом.

– То-то, – вынырнул из воды Золотой Рыб, – устаю я от вас, людей. Прощевайте, – и ушел под воду.

И успокоилась река Харонь. Обнялись путники с Кощеем на прощание. А Марусенька, простая душа, спросила:

– Дедушка Кощей, а ты и впрямь бессмертный?

– Какой! – вздохнул Кощей. – Обыкновенный долгожитель.

С тем и расстались.


И вот плывет корвет «Вещий Олег» по восточносибирским водам и подплывает к знаку «Дальневосточье».

Эссей о памятниках

А рядом со знаком стоит механический памятник Ленину, указывающий в тую дальневосточную сторону. Каждые 15 минут из его правого глаза выскакивал маленький Ленин и говорил: «Но земля нашенская! Ха-ха!» Этот памятник сварганил прапраправнук Кулибина из местной колонии для малолеток, куда пацан попал за изготовление отмычки для сейфа, в котором хранилось золото местной партии ВКП(б) в 1938 году. Из-за этого блок коммунистов и беспартийных слил безальтернативные выборы в сельсовет. И пацана повязали на 10 лет без права переписки. Там он и сделал этого Ленина. За этот памятник ему заменили 10 лет без права переписки на 25 лет, но с перепиской. Что, в общем, было не так уж славно, так как пацан в стране всеобщей грамотности писать не умел. Технарь…

Памятник был бы очень похож на Ленина, если бы не был почти целиком засран птицами. Они гадили на него, когда летели зимовать на юг, и гадили, когда летели обратно летовать на север.

Вообще-то у птиц на Руси есть интересная традиция – гадить на памятники. Я много колесил по ее необъятным просторам, и везде стояли обосранные памятники. Гадят не только на памятник Ленину, но и вообще на все памятники. Памятник Одинокому парусу в Одессе, памятник Раскольникову в Питере, памятник старухе-процентщице. Памятники Павлику Морозову на Урале, памятник отцу Павлика Морозова – там же. Ну и конечно же с ног до головы обосраны скульптуры пионера с трубой и девушки с веслом в парках культуры и отдыха. А на скульптуре Венеры Медицийской в парке культуры в Замудонске-Тверском чувиха рукой даже прикрыла свою античную вагину, чтобы и туда не насрали птицы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза