Это происходило вновь и вновь. Когда безмолвному правому полушарию пациентки показали изображение девушки в стиле пинап, она хихикнула. Она свалила вину на их «забавный аппарат». Когда безмолвному полушарию другой женщины показали видео, на котором человека толкают в огонь, она сказала: «Я точно не знаю почему, но я немного испугана. Чувствую нервозность. Наверное, мне не нравится эта комната. Или вы. Вы заставляете меня волноваться. Вообще-то мне нравится доктор Газзанига, но сейчас он почему-то меня пугает».
Работа внутреннего рассказчика, пишет Газзанига, заключается в том, чтобы «искать объяснения или причины событий»[184]
. Иными словами, заниматься сторителлингом. Причем факты, хотя они и не будут лишними, не слишком важны: «Вас удовлетворит первое же правдоподобное объяснение». Наш внутренний рассказчик не имеет встроенного доступа к нейронным структурам, которые в значительной степени (есть мнение, что и полностью) управляют нашими чувствами и действиями. Поэтому он вынужден оперативно набрасывать более-менее осмысленную историю, обычно героического характера, объясняя наше поведение и его причины.Благодаря этим открытиям, пишет профессор Николас Эпли, «ни один психолог больше не попросит людей объяснить причины их собственных мыслей и поступков, если только ему не хочется послушать историю»[185]
. Именно поэтому, по словам Леонарда Млодинова[186], его знакомый нейробиолог заметил, что годы психотерапии помогли ему выстроить ценную историю[187] о его чувствах, мотивациях и поведении, «но можно ли ее назвать правдивой? Может, и нет. Настоящая правда хранится где-то в моих таламусе и гипоталамусе, в амигдале, куда я никогда не получу сознательный доступ, как бы много ни всматривался вглубь себя».Жуткая и при этом увлекательная правда человеческого существования заключается в том, что никто не знает ответа на главный вопрос, если задаться им в отношении самого себя. Мы не знаем, почему совершаем поступки, которые совершаем; почему чувствуем то, что чувствуем. Мы конфабулируем в попытках понять причины депрессии, или когда обосновываем наши нравственные убеждения, или когда объясняем, чем нас зацепила любимая мелодия. Нашим самоощущением мы обязаны весьма ненадежному внутреннему рассказчику[188]
. Нас заставляют поверить, что мы полностью управляем собой, что мы действительно знаем самих себя, но это не так.Вот почему жизнь иногда превращается в изматывающую борьбу, а мы разочаровываем сами себя необъяснимыми и саморазрушительными выходками. Вот почему испытываем шок, когда неожиданно произносим нечто незапланированное. Вот почему замечаем, что браним себя, ободряем или восклицаем: «О чем я вообще думал?!» Вот почему приходим в отчаяние от самих себя, вопрошая, научимся ли когда-нибудь на своих ошибках.
Когда дело касается историй, главный вопрос может возникать внезапно и оставаться актуальным до самого конца благодаря тому, что герои сами не знают на него ответ. Истина о себе открывается им шаг за шагом, под давлением драматического развития событий. Сюжет может повернуться так, что сами герои поразятся тому, кем же они оказались. Каждый раз, когда вы читаете что-нибудь вроде «она поймала себя на мысли» или «он, сам того не желая», вероятно, вы становитесь свидетелями именно этого процесса. Персонажи, равно как читатели и зрители, получают новую пищу для размышлений, приближающих их к ответу на главный вопрос.
Зачастую персонажи представляют такую неразрешимую загадку для самих себя, что, кажется, пребывают в полном неведении относительно подлинной природы собственных чувств и побуждений. В «Идее совершенства» Кейт Гренвилл блестящим образом показывает расхождение между вымышленным представлением персонажа о себе и истинным положением вещей на примере эпизода, в котором замужняя Фелисити Порслин сталкивается с Альфредом Чангом, местным мясником. Фелисити убеждена, что Альфред влюблен в нее. Неловкость ситуации вынуждает ее подолгу блуждать возле его лавки в ожидании других покупателей, чтобы не заходить внутрь одной. Когда однажды вечером, после закрытия магазина, Фелисити появляется, чтобы попросить об одолжении, она вдруг осознает, что оказалась с Альфредом наедине. Разворачивающаяся далее сцена заставляет нас усомниться в конфабуляции Фелисити относительно того, кто из них двоих на самом деле испытывает влечение к другому.