Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории

Мозг обожает контроль. Для него это рай. Он постоянно борется за попадание в него. Неслучайно способность держать все под контролем – определяющее качество героя самой популярной истории в мире. Речь о «Боге» – звезде большинства религиозных саг. Он способен на все. Ему известно, что произойдет, известно, что уже произошло, и он обладает неограниченным доступом к самым личным сплетням о каждом из нас.

Наша страсть к контролю объясняет, почему концовки архетипических историй доставляют нам такое глубокое удовлетворение. В трагедиях наподобие «Лолиты» протагонист, отвечая на главный вопрос, принимает решение не меняться в лучшую сторону. Вместо того чтобы обнаружить и исправить свои недостатки, он еще больше попадает под их влияние. Гибельный водоворот, в который он попадает, защищая свою искаженную модель, все больше и больше ослабляет контроль героя над внешним миром, неизбежно приводя к унижению, изгнанию или гибели. Подобные концовки действуют на читателя глубоко успокаивающим образом, убеждая его, что божественное правосудие действительно существует и от него не скрыться никому, а хаос все-таки подвластен контролю.

Такие истории, как «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера, извлекают выгоду из присущей нам страсти к контролю, намеренно и жестоко не удовлетворяя ее. Попытки бескорыстной иммигрантки Сельмы Жесковой восстановить контроль над внешним миром после того, как ее сбережения были украдены корыстным полицейским, лишь глубже погружают ее в бездну смятения. Сюжет заканчивается тем, что ее вешают в тюрьме. Не этого мы хотим. Отказываясь удовлетворить наши племенные стремления к справедливости и восстановлению контроля, Триер приводит свою публику в опустошение. Делая это, он дает мощный политический комментарий по поводу обращения с социально незащищенными гражданами в Соединенных Штатах Америки.

Концовка киносценария «Ла-Ла Ленд» Дэмьена Шазелла одновременно удовлетворяет и подрывает нашу потребность в контроле. Романтическая комедия рассказывает о двух протагонистах: она отчаянно мечтает стать знаменитой актрисой, он – известным джазовым музыкантом. Когда сюжет ставит перед ними главный вопрос, каждый в итоге отдает предпочтение своим амбициям вместо отношений. В удивительно действенной концовке мы с радостью узнаем, что их мечты сбылись, вот только по дороге герои потеряли друг друга, и это нас печалит. Концовка срабатывает, поскольку ответ на главный вопрос звучит убедительно и правдоподобно в отношении персонажей и все равно при этом оставляет зрителя с ощущением восхитительной горько-сладкой неудовлетворенности. Они и добились контроля, и утратили его.

История дворецкого Стивенса заканчивается тонким, но все же явным намеком на то, что его способность контролировать реальность изменится. Продолжительные флешбэки в «Остатке дня» демонстрируют нам печальные последствия его верности не только ценности достоинства, выраженного в эмоциональной сдержанности, но и его бывшему работодателю, лорду Дарлингтону, показанному антисемитом и сторонником нацистов. События, происходящие на пути Стивенса в Корнуолл, где ему предстоит встреча с бывшей экономкой лорда Дарлингтона мисс Кентон, наносят удары по его внутренней модели мира, но он упрямо хранит приверженность ей.

Когда он наконец встречается с мисс Кентон, она признается, что когда-то его любила. Услышав ее признание, Стивенс сознается читателю, что в эту минуту у него «разрывалось сердце». И все же он не в состоянии открыть свои настоящие чувства мисс Кентон, несмотря на то что ее глаза наполняются слезами. Его модель мира и теория управления велят Стивенсу с достоинством обуздывать душевные переживания – в противном случае не избежать хаоса. Он просто не может поступить по-другому.

Заключительные абзацы истории приводят Стивенса на мол в Уэймуте, где собравшаяся к остатку дня толпа ждет, когда зажгут вечернее освещение. Наконец Стивенс признает, что был неправ в отношении лорда Дарлингтона, совершавшего «ошибки». Он приходит к выводу, что положение прислуги обязывало его сохранять лояльность Дарлингтону независимо от взглядов последнего. «Много ли в этом достоинства?» – задается он вопросом.

Мгновения спустя он с удивлением обнаруживает, что весело болтающие за его спиной люди – не друзья и не родственники, а просто незнакомцы, собравшиеся посмотреть на иллюминацию. «Диву даешься, как люди успевают так быстро проникнуться друг к другу сердечностью», – думает он. Поразмыслив на эту тему, он приходит к заключению, что, вероятно, к этому имеет отношение «навык подтрунивания», вызывающий такое наслаждение у его американского работодателя, от попыток овладеть которым сам Стивенс отказался. «Может, мне и впрямь пришло время подойти к проблеме подтрунивания с большим рвением, – замечает он. – В конце концов, как подумать, не такое это и глупое дело, особенно если шутливая болтовня и вправду служит ключом к теплому человеческому общению».