Во власти стихии

Лежа на палубе, я понимала, что меня больше потрясают воспоминания о видении, в котором Ричард меня целовал, чем тот факт, что я едва не вывалилась за борт. Я смотрела в небеса, на солнце – полную луну с пламенеющим ореолом – и вспоминала, как мы целились в полную луну, ныряя с носового релинга. В полете я кричала: «Возьми меня на Луну!» В полете, прежде чем нырнуть, он кричал: «Возьми меня на Луну!»[15]

Ричард спросил меня: «С чего начнем?» – когда мы сидели в салоне «Майялуги» при мягком свете фонаря. Надо было мне ответить: «С Луны», – и он до сих пор был бы здесь. Но тогда он сказал, что хочет побывать везде, а я ответила: «Значит, туда и отправимся». Все, что я когда-либо слышала, все, что читала или видела в кино о том, что значит «настоящая любовь», проплывало перед глазами. Ричард был моим «мистером совершенство», моим рыцарем в сияющих доспехах, моим принцем, моим героем. Он был уверенным и сильным. Он был и самоуверенным, и мне это нравилось, – мне нравилось, что он знает, чего хочет, и делает все, чтобы это заполучить. Он не боялся физического труда – это было средство достижения цели. Мне нравилось, что он доверяет мне и не сходит с ума, когда со мной флиртуют другие парни. Он знал, что я свободно чувствую себя в мужской компании, столько времени проработав на яхтах и бороздя моря. Привычка мужчин к крепким выражениям и их грубые манеры нисколько не шокировали меня, как большинство женщин. Я знала, чего ждать от мужчин. Если кто-то предлагал мне сделать то, чего я делать не собиралась, я не делала этого, и точка. Ричарду нравилось это во мне. Ему нравилось, что я сильная и самодостаточная. Как любая другая женщина, я умела быть женственной и сексуальной, как любая другая женщина, если хотела, но я предпочитала жить здесь и сейчас, и если текущий момент требовал, чтобы я крутила лебедку, – так ради бога, я буду крутить, пока пот не заструится из-под мышек и работа не будет сделана. Если момент требовал, чтобы я купалась в любви, я с готовностью совершала разворот в эту сторону. Мне нравилось, что красный – это левый борт, а зеленый – правый и красный означает «стоп», тогда как зеленый предлагает двигаться[16]. Мне нравилось быть женщиной, но уметь работать как мужчина, и мне нравилось любить мужчину, способного чувствовать тонко, как женщина. Да, это мне нравилось больше всего…

Ночи, которые мы с Ричардом проводили на борту «Майялуги» в заливе Сан-Диего, были бесподобны. Мы разговаривали часами напролет о том, куда отправимся и что будем там делать. Ричарду нравилось, с каким воодушевлением я рассказывала об островах и атоллах. Я отмечала на карте места, о которых слышала, но почему-то пропустила. Он обещал, что мы отправимся туда. Я рассказывала, как сильно люди во Французской Полинезии отличаются от нас – они неторопливы и благодушны, – и рассуждала о том, насколько при этом различны культуры островов и атолла.

Он признавался, что хотел бы увидеть все это своими глазами.

– Не могу дождаться, когда мы отправимся, милая, – сказал он. – И ты снова там побываешь.

Обхватив руками его шею и притягивая его лицо к своему, я торжественно заявила:

– С тобой, Ричард, я отправлюсь куда угодно, куда угодно.

Вот тут я поцеловала его и запела: «Возьми меня на Луну» – и мы засмеялись и никак не могли остановиться, а потом вскочили, сбросили одежду и побежали на нос, чтобы нырять в море, целясь в полную луну.

Глава десятая

Ля Каскад

После пережитого ужаса, когда я чуть не выпала за борт, я решила сбросить с кормы канат толщиной в три четверти дюйма, на случай если такое все же случится. Даже при скорости в один-два узла, на какой шла «Хазана», у меня могло не хватить сил, чтобы догнать ее вплавь, и я знала об этом. А так, если вдруг свалюсь за борт, смогу хотя бы схватиться за конец. Меня пробирал ужас при мысли, что я могу просто-напросто утонуть после стольких дней борьбы за жизнь, полных одиночества и страданий.

Оборачиваясь, я видела веревку, свисавшую с кормы, и, хотя большая ее часть скрывалась под водой, меня бесконечно утешало осознание, что канат тянется за кормой «Хазаны» на двадцать пять футов.

Дни сменяли дни, чаще всего не принося ничего нового: одиночное плавание на улиточной скорости продолжалось; но я наблюдала прогресс каждый раз, когда отмечала на карте свои ЛП, линии положения. Кроме того, стало очевидно, что при рациональном подходе у меня хватит воды и еды, чтобы выжить.