Вода и ветер

Иногда Таня приходила из школы с Мишкой. Он был сыном учителя труда и, в отличие от одноклассников, мог решать задачки, хотя пил его отец не меньше, чем подавляющее большинство. Таня с Мишкой сидели на заборе, его рыжие волосы перемешивались с её белокурыми, и хором дети орали народную песню:

Жил на свете Алёшка,Поженились с Катюхой,Повезли им диван и кровать!А Катюха упала,Под столом наблевала

И пошла дальше жопой вилять!

Учительница русского языка, проходившая мимо, отрицательно качала головой, но ни слова не произносила вслух. За неё произносила Танина мать, из окна видевшая непристойное зрелище. Как известно, интеллигенция и народ зачастую угадывают мысли друг друга.

– Собака поганая! – обращалась мать, распахнув окно и просунув между геранью и фуксией свою шестимесячную завивку. – Убери язык в задницу и марш домой! Посуда не мыта и половик не вытрясен!

Кстати о собаке. Таня, как все нормальные дети, хотела ее иметь, но мать отделывалась от нее выразительным жестом, означавшим, что воровать, то есть, охранять, в доме нечего, кроме овец и кур, которых кормить нечем, поэтому лишняя пасть в доме не нужна.

Увы! Жизнь подкинула матери подлянку. Воскресным утром двенадцатилетняя Таня вышла на улицу, лениво охаживая палкой овцу и с ужасом думая про завтрашний диктант, и увидела на территории помойки незнакомую собаку, чей силуэт просвечивал сквозь клубы пыли, которые пес поднимал в попытках вырыть яму.

– Кс-кс-кс, – позвала Таня и вспомнила, что так собак не зовут. Но пёс подошел, немедленно оставив свое бессмысленное занятие. Это была скорее овчарка, чем что бы то ни было.

– Это ещё откуда? – спросил материализовавшийся во дворе Мишка. – Я такого не помню. Наверное, новых дачников.

Но у новых дачников не было даже хомяка.

Танина мать пришла в панический ужас, поняв, что ей придется кормить вторую поганую собаку. Так сильно она не боялась, даже когда пьяный Танин папа кидался на неё с ножом и вилкой. Потом она призадумалась, вдруг папа всё же вернется и опять будет угрожать ей столовыми приборами. От папы и прочих нехороших людей должна была быть охрана.

Конечно, мать была крепкой неизнеженной женщиной, всегда имеющей под рукой сковороду и молоток, но между штрафом за кусачую собаку и сроком за убийство она выбирала первое. Она попросила у одного пенсионера будку, оставшуюся от сдохшей собаки, и поставила во дворе.

Ребята любили пса. Они назвали его Трезором по старой народной традиции, швыряли в него палки и пытались утопить в великой реке. Пес не тонул и палки не носил, не ловил кур, как многие его собратья, старался попасть в дом под любым предлогом, а когда при нем говорили, внимательно прислушивался.

– У, поганый, – придиралась мать, – всех мужиков у меня распугал.

Когда пёс был не на цепи, он перепрыгивал через забор, общался с другими собаками и кусал людей. Это были, разумеется, алкоголики.

– Всё, Наталья, – говорил механизатор дядя Лёша, поздним утром увидев мать сквозь прутья высоченного межогородного забора, который был не по зубам даже псу. – Я думал, мы друзья. А теперь придется заявлять на тебя в милицию.

В отчаянии вернувшись домой, мать начинала завывать и носиться по кухне, как ведьма.

– У-у, сволочь! – метко характеризовала она Таню. – У, поганка! Завела на мою голову это лесное убожище! Завела собаку, свинья неблагодарная! Хоть бы пришли наконец его хозяева, хоть бы забрали!

(Проходя мимо, учительница русского языка думала, что в такой обстановке ребенок ни в коем случае не вырастет полноценной личностью, а ее собственная тринадцатилетняя дочь в это время тайком курила «Беломор» в компании одного из сыновей механизатора дяди Васи.)

Но за собакой никто не приходил еще года четыре. К тому времени Таня и Мишка стали постепенно заканчивать школу.

– Какая прелесть! Дафнис и Хлоя, – сказал пожилой художник, припёршийся из Москвы в середине мая якобы в припадке любви к природе, а на самом деле – в результате ссоры с женой.

Таня уже полчаса разговаривала с Мишкой, одной рукой придерживая калитку, а в другой держа десятилитровое ведро с водой.

– Точно, – кивнула мать, высунув из окна бюст энного размера в грязном купальном лифчике. – Правильно вы говорите. Дурак и дура.

– Ну, дак чё? – спросил Мишка, глядя то на небо, то в землю, то на другие интересные предметы, как-то: на скворечник.

– Дак я не знаю, – протянула Таня, кокетливо играя ручкой десятилитрового ведра.

Мишка не хотел быть механизатором. Он хотел уехать в город зарабатывать деньги и звал с собой Таню