Вода и ветер

– Отлично, – сказала я. – Пятьдесят лет – лучший возраст для начала преступной деятельности.

– Ты ничего не понимаешь, – сказал папаша.

– Я всё понимаю. Оставайся на месте и вызови милицию. Того, кто вызвал милицию, труднее всего заподозрить. Может, соседям и не удастся доказать, что это ты.

– Мне плевать на соседей, – ответил папаша. – Я у них столько раз просил денег на водку – никогда никто ничего не давал.

Может, конечно, я и не всё понимала в тот момент. Не тот был момент, чтобы всё понимать. Мне просто было ясно, что если я найду на Арбате Славу, то, наверно, проломлю ему башку. Возможно даже, что кирпичом.

Тут зазвонил телефон.

– Алло, – сказал пропитой мужской голос. – Это сержант такого-то отделения милиции Феофанов. На Курском вокзале обнаружена ваша родственница, такие-то фамилия-имя-отчество. Пила с бомжами жидкость для мытья стекол.

– Спасибо, – сказала я. – Мам, дай мне валерьянки. А лучше водки.

– Водки нет, – рассеянно отозвалась мать, роняя пепел в заварочный чайник. – Ацетон есть и жидкость для мытья стекол.

– Спасибо, – сказала я.

Хрен его знает, сколько времени.

Я шла по Воздвиженке, и мне очень хотелось пива, но если бы я выпила, меня бы срубило посреди дороги, так я устала. День был теплый и солнечный. Даша была в психушке. Алена была в состоянии легкой прострации. Папаша был в следственном изоляторе, а я – в тех же самых шмотках, что и вчера, чтобы аспирант психфака не спутал меня с какой-нибудь другой дурой.

Аспирант болтался у входа в рок-галерею, наверно, хотел что-нибудь украсть, но боялся охраны. Увидев меня, он произнес длинное индуистское приветствие, похожее на длинное непечатное ругательство.

– Не гребите мне мозги, – сказала я. – Дайте лучше какое-нибудь средство против этой фигни. От нее у всех моих родственников сорвало крышу.

– Чего и следовало было ожидать, – сказал он. – Вот они, плоды любопытства и раздолбайства. Лестницы ведь существуют вовсе не для того, чтобы их укорачивать.

– Идите вы на фиг, – сказала я. – Знаете, как мне хочется запустить кирпичом в ваше высокоинтеллектуальное хлебало?

– Странно: вы вполне адекватно выглядите.

– Видимо, потому, что полстакана выплеснула в форточку. Но у меня ослабла привязанность к материальным благам. Делайте уже что-нибудь, а то я на последние деньги напою местных бомжей.

– Напоите лучше меня, – предложил Слава. – Точнее, опохмелите. Очень голова болит.

– Вы подонок, – заявила я, и мы пошли на газон пить пиво. Бичи поглядывали на нас, и взоры их пылали черной завистью.

– Не в этом дело, – оправдывался Слава. – Учитель сказал, чтобы я отработал свой кармический долг и раздал всю эту гадость. У нас ее еще много.

– Теперь я понимаю, почему вы сами ее не пьете, – сказала я. – И вообще, ваш учитель выбрал неподходящую территорию для распространения травы. Может, ему отправить вас за границу?

– Зачем? Здесь тоже вполне достаточно симпатичных девушек. Кстати, у вас есть контактный телефон?

– Идите к черту, – сказала я.

Воскресенье.

15. 30.

Очень трудно было передать пакетик чая папаше в следственный изолятор. Он, как и мать, так и не понял, в чем дело. Боюсь, он не выпил противоядие до сих пор и может попытаться сбежать от ментов за границу.

Соседские собаки пожевали заварку, которую я выплеснула из окна, и теперь кусают всех подряд – и пьяных, и трезвых.

Сестры, кажется, стали еще большими дурами. Алена вышла из нирваны и пишет декадентскую фигню под названием “Реквием по загубленной молодости”, а в комнате у нее сейчас не только бардак, но и нетрезвый молодой поэт, сильно смахивающий на ее бывшего мужа. Дашу выпустили из психушки, потому что там не оказалось свободных мест, и она с горя выкрасила волосы в фиолетовый цвет, и говорить о ней мне противно до потери пульса. Еще я съездила к папашиной жене и попросила у нее денег, и небезуспешно. Правда, минут пять назад я порылась в сумке и обнаружила недостачу трехсот рублей. Наверняка их взяла Алена.

© 23 – 28. 09. 03.

Молоковоз в аду

В. Ф., с благодарностью за предоставленные материалы и многолетнюю просветительскую деятельность.

Никто бы не поверил, что Женька Вышеславцев – подающий надежды молодой режиссёр, умеющий отличать Сари Габор от Греты Гарбо и рыбный нож от фруктового, – родился в такой дыре. То есть, некоторые верили – те, кто родился в вышеупомянутой дыре и с детства знал Женьку с не лучшей стороны. А вообще-то, Женька так же мало сочетался со своей родиной, как рыбный нож и буханка непропечённого, с советской копеечной монетой или гвоздём внутри, хлеба из сельпо.

Что поделаешь, родину не выбирают.