Вода и ветер

Суки вокруг, думал Женька. То, что на самом деле вокруг не было никого, кроме чёрных, обглоданных зайцами, диких яблонь и чёрных кустов, украшенных обрывками пакетов, его не волновало. Водитель грязной «ГАЗели» дал ему хлебнуть сомнительного пойла, которое Женька до сих пор зажёвывал жвачкой. Это вкус моей жизни, думал он, жизни, похожей на ад. Мои таланты не востребованы, жилплощади нет. И так уже двадцать третий год пошёл. Он вспомнил, как пять лет назад в панковской тусовке выпил на спор жидкость для мытья стёкол, и ему приснился Господь Бог. Женьке казалось, что он лежит на сплошной белой поверхности и смотрит вверх на что-то белое. Наверно, это всё-таки потолок. Под ним летает Бог в белом и щёлкает белой сакральной видеокамерой.

– А что Ты снимаешь, Господи? – спросил Женька. – Тут же ничего нет.

– Это для твоего профанного мышления тут ничего нет, сын Мой, – ответил Бог, – а для Моего сакрального всегда что-нибудь найдётся. – И стал подниматься всё выше к безмерно высокому потолку.

– Постой, Господи! – воскликнул Женька, понимая, что упускает момент. – Я Тебя давно хотел спросить, почему Ты такая сука и в мире такой бардак?!

– Я тебя сейчас засниму на камеру, супостат, – пригрозил Господь, и Женька почувствовал, что это будет похлеще пыток инквизиции. Нельзя подпускать Бога близко к профанному миру: Он там такого натворит, что обо всём пожалеете. – Вставай, вставай, охуевшая рожа!

Это был Женькин собутыльник с синим ирокезом на голове. Вовсю орал Егор Летов: «Винтовка – это праздник, всё летит в пизду!» Оказалось, что Вышеславцев вырубился в чужой квартире часов этак на восемь.

…И даже морду никому толком не набьёшь, даже если это сука, думал он. Попробуй только тронь какую-нибудь падлу в нашем справедливом мире. Проклянёшь всё, что ещё не проклял.

Сквозь мерзкую ледяную пыль вдали маячило что-то жёлтое. Это была проклятая автобусная остановка. Автобусы тут почти не ходили, но остановка была. Мэру пообещали областные деньги на строительство дороги, но, как шутили местные, бабла хватило только на автобусную будку. Дальше была деревня Космодемьяновская, прославленная восстановленной деревянной – на каменную мэру денег не дали, – церковью святых Космы и Дамиана.

Женька поискал по карманам сигареты и нашёл почему-то не свои, а Васину пачку «Данхилла». Тьфу, блядь, да. Он же прихватил её с Васиной тумбочки из мстительных соображений. А вот где его, Женькины, сигареты – неужели их спёр какой-нибудь педераст?!

Приближаясь к остановке, где он собирался спокойно – относительно спокойно – постоять и покурить, Женька разглядел сквозь белую пыль белую шапочку и серое пальто, похожее на монашескую рясу. Он мало общался с местными, но зрительная память у него была превосходная. Это же Вероника, дочь попа отца Григория из церкви святых Космы и Дамиана!

Женька редко её видел, раза два от силы. Прошлым летом, как раз после московской абитуры, папаша заставил его снять повешение колокола на церковь двух святых. И папаша, и Женька в гробу это повешение видали, просто больше некому было: местный фотограф был слишком пьян, да и снимал он гораздо хуже, чем Женька. Поповна тоже попала в кадр, это была среднего роста девушка лет девятнадцати с пепельными волосами, обвязанными православным платочком. (Платки для попадей и их дочерей покупались в специальных церковных лавках.) Её лицо с широкими скулами и большими голубыми глазами ничего не выражало, будто все оттенки чувств с него смыли, как косметику, святой водой из-под Христова крана.

Женька читал в местной газете, что Вероника учится в соседней области на регента церковного хора. Её папаша интересовал Женьку как психологический тип. С отцом Александром из села Мартыново всё было ясно – маргинал в рясе. А отец Григорий то пил по-чёрному, как, впрочем, почти все провинциальные священники, то ему это запрещал врач, и поп ударялся в религию и начинал читать проповеди, а потом печатать их в газете «Волжское подворье». И вообще, странный был дядька. Блуждающий недобрый взгляд, длинные, чуть ли не до лопаток, седые волосы, перевязанные аптекарской резинкой, нервные жесты, сменяющиеся долгой неподвижностью, – тогда настоятель походил на скульптурное изображение католического святого Франциска Ассизского, не хватало только голубей.

Отец Григорий, в отличие от отца Александра, никогда не жил в столице, не писал икон, не общался с известными режиссёрами и не гонялся на мотоцикле пьяным. Но боялись его гораздо больше. Чёрт его знает, странного батюшку, может, у него нож в рукаве или Христос за пазухой.

А эта чёртова Вероника… Неудобно при ней как-то курить, пить (у Женьки в рюкзаке была пивная бутылка с остатками водительского пойла) и стоять на остановке. Присутствие духовенства, не похожего на весёлых батюшек с богемным прошлым вроде отца Александра, несколько напрягало Женьку, примерно как Цветаеву в присутствии монашки – окурки и обручальное кольцо. Он начинал печалиться от осознания своей греховности и вскоре уходил в запой.