Практически одновременно расширились штаты благовещенской резидентуры: в 1941 г. Квантунская армия отправила туда под прикрытием должностей вице-консулов и управляющего делами маньчжурского консульства подполковника Хираки Синдзо, капитанов Исобэ Тадасукэ («Кавабэ Ёгоро») и Исида Сабуро для сбора сведений о частях Красной армии, воинских перевозках по железным дорогам, их пропускной способности, политическом и экономическом положении в Советском Союзе, настроениях советских граждан, их обеспеченности продуктами питания и промышленными товарами.
С учётом опыта номонханского инцидента Квантунская армия оснастила благовещенскую и читинскую резидентуры коротковолновой приёмо-передающей аппаратурой для связи с отделениями ИРУ в Хэйхэ и Хайларе на случай обострения ситуации. Однако эффективность этой работы нивелировалась противодействием радиоконтрразведывательной службы НКВД – Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ), систематически глушившей в 1941–1945 гг. радиообмен резидентур[615]
.В вопросе заброски агентов ИРУ продолжало ориентироваться в первую очередь на китайцев и маньчжуров, которые в 1940–1941 гг. составляли до 95 % агентурного аппарата разведорганов армии. Квалифицированная агентура забрасывалась на Дальний Восток на длительное оседание с задачами сбора данных о Красной армии, транспортной и промышленной инфраструктуре, восстановления связи с ранее переброшенными агентами, вербовки советских граждан, внедрения в центры НКВД и РУ ГШ по руководству китайским партизанским движением в Маньчжурии. Для этой категории агентов, как правило, готовилась легенда перехода границы «вследствие враждебного настроения к японским оккупантам и желания поехать в Китай для борьбы против японской военщины». Разведчики подбирались из числа военнослужащих маньчжурской армии и сотрудников полиции и проходили тщательную подготовку. Другая категория агентов вербовалась отделениями ИРУ среди неграмотного и малограмотного китайского населения для проведения маршрутной разведки путём визуального наблюдения. Их легенды объясняли незаконный переход советско-маньчжурской границы поисками лучших условий жизни, семейными ссорами или притеснениями со стороны японцев[616]
.Русскоязычная агентура забрасывалась в приграничные районы на короткий период, в ряде случаев успешно преодолевая все рубежи охраны: так, агент миссии в Саньхэ В.Е. Гольцов в 1938 г. четыре раза перебрасывался в Забайкалье, а миссия в Суйфэньхэ в июне 1940 г. вывела под Гродеково агентов И. Котомина и А. Шкварникова, которые благополучно вернулись в Маньчжурию[617]
.Реорганизация оперативного звена военной разведки после номонханского инцидента также затронула разведорганы
Прямым следствием поражения японских войск на р. Халхин-Гол стала активизация деятельности резидентур в Финляндии и Швеции, превратившихся к июню 1941 г. в центры агентурной разведки против СССР с позиций Европы. Необходимо отметить, что с февраля 1938 г. военный атташе в Хельсинки представлял интересы империи в Стокгольме, однако в сентябре 1940 г. аппарат в Швеции был выделен в самостоятельную единицу для работы с поляками во главе с бывшим военным атташе в Финляндии полковником Ниси-мура Тосио, а его место в Суоми занял военный атташе в Риге подполковник Оноути Хироси.