Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

Об этом говорило хотя бы то, что введённый в действие Генштабом Японии 1 апреля 1939 г. оперативный план на 1939 г. ничем не отличался от предыдущих и не предполагал нападение на советские войска в Забайкалье и МНР. Более того, в связи с участием императорских войск в боях против китайской армии, на случай войны с Советским Союзом по данному плану выделялось в 1,5 раза меньше сил, чем по плану 1936 г. (32 дивизии вместо 46)[555]

, хотя японская военная разведка установила усиление к началу 1939 г. 1-й, 2-й Отдельных Краснознамённых армий (ОКА) и ЗабВО до 400 000 человек, 1700 танков и 1800 боевых самолётов[556]

. На тот момент против них Квантунская и Корейская армии могли выставить 305 400 человек, 170 танков и 340 боевых самолётов[557]

.

Разведка Квантунской армии обладала исчерпывающей информацией о ЗабВО и 57-м особом стрелковом корпусе, свидетельствовавшей о дисбалансе сил в регионе в пользу СССР. Как правильно установили японцы, к началу конфликта в Забайкалье дислоцировались 57-я и 93-я стрелковые, 15-я и 22-я кавалерийские дивизии, механизированный (на деле – танковый) корпус в составе 6-й и 32-й механизированных (на деле – танковых) бригад. Военная разведка предположила наличие кавалерийской дивизии в Улан-Удэ и стрелковой дивизии восточнее Бырки, тогда как там находились 5-я кавалерийская и 5-я моторизованная стрелково-пулемётная бригады. Более детальной была информация о 57-м корпусе: японцы знали о наличии в его составе 36-й мотострелковой дивизии, 7, 8, 9-й мотоброневых, 11-й механизированной (на деле – танковой) и кавалерийской бригад, которые превосходили развёрнутые в Цицикаре и Хайларе 7-ю и 23-ю пехотные дивизии Квантунской армии[558]

.

Поэтому 25 апреля 1939 г. командующий объединением Уэда Кэнкити подписал совершенно секретный приказ № 1488 «Общие принципы разрешения конфликтов на маньчжуро-советской границе», носивший двойственный и противоречивый характер: с одной стороны, он предписывал всячески избегать способных привести к советско-японской войне действий, с другой стороны, требовал решительно пресекать любые попытки Советской армии нарушить границу с Маньчжурией, «невзирая на соотношение сил и правомерность начала войны». Предпосылкой для номонханского инцидента стал пункт 4 этой же директивы, разрешавший командованию японских войск в спорных районах самостоятельно определять линию госграницы и обозначать её командирам приграничных частей, а в случае нарушения маньчжурской границы советско-монгольскими подразделениями вступать с ними в решительные бои, вплоть до переноса боевых действий на территорию противника[559].

Самостоятельно проведя госграницу по р. Халхин-Гол, командир 23-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Комацу-бара Мититаро после получения 12 мая информации о появлении там 700 монгольских кавалеристов решил пресечь их «незаконные действия». Посланный в спорный район дивизионный разведотряд подполковника Адзума Яодзо 15 мая атаковал немногочисленных монгольских пограничников и вернулся в Хайлар, однако авиационная разведка Квантунской армии, войсковая разведка армии Маньчжоу-Го и захваченный в плен советский старшина-санитар Х.Г. Дроб вскрыли появление там 19–21 мая порядка 420 монгольских и 30 советских военнослужащих, 2 артиллерийских орудий, 3 бронемашин и 15 танков. Кроме того, в районе Тамцак-Булака был обнаружен советский механизированный батальон численностью 500 человек, 5 бронемашин и 12 противотанковых орудий[560].