Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

Следует отметить, что изучение советской военной техники являлось приоритетным направлением в деятельности японской разведки. Вся поступавшая по этой тематике в Генштаб информация передавалась в Военно-техническое управление, где на её основе готовились справочные материалы и предложения по перспективным разработкам для японской промышленности. Так, в феврале 1937 г. управление выпустило «Справочник бронетанковой техники ведущих стран мира», содержавший подробные тактико-технические характеристики советских бронеавтомобилей, плавающих танков и основных боевых танков МС, БТ, Т-26, Т-27, а также танков, обозначенных в справочнике как «Т-30», «Т-32» («Т-35»). Отдельные образцы советского вооружения были захвачены во время боёв на Хасане и Халхин-Голе, однако большая часть технических новинок РККА попадала в Токио по каналам военной разведки. Например, благодаря активной работе испанской резидентуры, официально аккредитованной в ноябре 1936 г. при франкистском правительстве сначала как аппарат военного наблюдателя, а с марта 1938 г. – как военный атташат при японской дипломатической миссии, в Японию регулярно переправлялись новейшие образцы советской военной техники, захваченные мятежниками и итальянцами в боях с республиканцами. Только в октябре 1938 г. военный атташе подполковник Мория Сэйдзи подготовил к отправке 45-мм противотанковую пушку образца 1937 г., пистолет-пулемёт Дегтярёва, 20-мм авиационную пушку ШВАК и снаряды к ней, 7,62-мм авиационный пулемёт ШКАС, элементы конструкции танка Т-26 (паровой цилиндр и поршень двигателя, гусеничные траки, бронеплиты на артиллерийскую башню)[536]

. В связи с большим объёмом работ по осмотру и отправке советского вооружения, в июне 1938 г. испанская резидентура была усилена военным стажёром в Польше майором Сато Хироо[537]

.

Не менее значимой являлась информация разведорганов армии о начавшейся чистке советского и партийного аппарата. Источниками сведений выступали военные атташе и военные резиденты в СССР и приграничных с ним странах, ЯВМ, дипмиссии, приграничные полицейские органы, многочисленные перебежчики и эмигранты, потоком хлынувшие через маньчжурскую границу во второй половине 30-х гг. Наибольший интерес для Токио представляло дело о так называемом «военно-фашистском заговоре в Красной армии»: 12 декабря 1937 г. ВАТ в Латвии майор Онодэра Макото доложил агентурные данные о репрессиях высшего комсостава Красной армии из числа латышей – командующего ВВС Я.И. Алксниса, начальника Автобронетанкового управления Г.Г. Бокиса, бывших военных атташе в Китае и Японии Э.Д. Лепина и И.А. Ринка. Анализируя ход репрессий, близкая к армейским кругам Японская дипломатическая ассоциация констатировала в апреле 1938 г., что целью крупномасштабных чисток высшего и среднего комсостава, существенно ослаблявших Советскую армию, являлось установление неограниченной власти И.В. Сталина над Вооружёнными силами и их подготовка к военному столкновению с Японией[538]

.

Эти оценки опирались на подготовленный 23 ноября 1937 г. РУ ГШ доклад «Анализ обстановки в случае длительного сопротивления Китая», в котором военная разведка констатировала отсутствие у СССР планов открытого вооружённого нападения на Японию, однако отмечала наличие у советского правительства, несмотря на репрессии, значительных ресурсов, усиление подрывных операций в Маньчжурии, сколачивание им антияпонского блока с Великобританией, Францией и Америкой, что вкупе с поддержкой Китая должно было истощить военные и экономические ресурсы империи и могло побудить Москву к применению военной силы против Токио. Поэтому аналитики ГШ предлагали руководству Японии взять курс на избегание обострения отношений с Советским Союзом, но занять непреклонную позицию по спорным вопросам и в то же время резко усилить Квантунскую армию и ВВС[539]

.

Политика избегания полномасштабной войны с Советским Союзом при демонстрации неуступчивости по ключевым двусторонним проблемам была взята за основу высшим руководством Японии и в полной мере реализована в ходе приграничных конфликтов конца 30-х гг. Первым испытанием для неё стали события на Хасане 29 июля – 11 августа 1938 г., причиной которых являлась нечёткая демаркация границы в этом районе, позволявшая каждой стране считать спорные территории своими. При этом фактическая ответственность за начало боевых действий легла на командование Корейской армии, которое проигнорировало директивы правительства о локализации конфликта военными средствами только после исчерпания дипломатических мер.