Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

В качестве компенсации за потерю хуньчуньского органа 2 ноября 1938 г. командующий Корейской армией направил предложение в Военное министерство о формировании нового разведпункта в Раджине и утверждении его штатов. Спустя месяц Токио утвердил штатное расписание ЯВМ в составе её начальника, 1 внештатного, 2 административных и 3 вспомогательных сотрудников. Приказом командующего армией от 16 ноября на начальника органа майора Маэда Мидзухо возлагалось ведение разведывательной, пропагандистской и подрывной деятельности против Приморья с позиций Раджина, Сэйсина и Юки. В подробных инструкциях от начальника штаба армии перед миссией ставились задачи по координации и руководству работой против СССР разрозненно действовавших японского консульства в Сэйсине, разведывательных органов крепости в Раджине, располагавшихся там же отделений транспортного управления и военной жандармерии, а также напрямую подчинявшихся штабу Корейской армии разведчиков. Хотя разведывательная деятельность в Маньчжурии запрещалась, миссия могла проводить там необходимые для обороны Кореи контрразведывательные мероприятия и напрямую обмениваться информацией с ЯВМ в Хуньчуне. Для повышения эффективности агентурной работы начальник штаба армии предписывал Маэда активно задействовать ранее не привлекавшиеся к сотрудничеству с японской разведкой правительственные учреждения и торговые фирмы на северном побережье Кореи[550].

В свою очередь Квантунская армия значительно пополнила после хасанских событий свои запасы диверсионных средств, отправив 22 декабря 1938 г. запрос в Военное министерство на поставку военным миссиям 100 глушителей для винтовок, 500 мин замедленного действия и 500 единиц воспламеняющихся веществ, на что 16 февраля 1939 г. Токио ответил согласием[551].

Кроме того, Квантунская армия тщательно изучила вопрос эффективности проводимой приграничными разведорганами пропаганды по склонению советских военнослужащих к бегству в Маньчжурию. На основании отчёта хэйхэской миссии начальник штаба объединения 18 января 1939 г. доложил заместителю военного министра о том, что главными причинами дезертирства советских пограничников являлись боязнь тягот и лишений воинской службы, а также эффективность японской пропаганды, поэтому предлагал и дальше активно склонять военнослужащих Красной армии к бегству за границу[552]

.

Поражение на Хасане привело к пересмотру планирующей документации японской армии на случай её войны с Советским Союзом. Осенью 1938 г. Генштаб начал проработку нового «Плана № 8», предполагавшего нанесение упреждающего удара не только с восточного, но и с западного направления.

План включал два варианта – «Ко» и «Оцу» – и основывался на прогнозах военной разведки о том, что в случае начала войны Советский Союз сумеет в течение трёх месяцев удвоить численность группировки своих войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье с 30 до 50–60 дивизий. Вариант «Ко» предусматривал одновременное нанесение двух ударов силами 35 японских пехотных дивизий на уссурийском и амурском направлениях с последующим уничтожением противника в районе Большого Хингана. В соответствии с вариантом «Оцу» исходным районом атаки должно было стать Забайкалье, где 25 японским дивизиям предстояло уничтожить 30 советских[553].

В начале 1939 г. оба варианта были направлены на рассмотрение командованию Квантунской армии. Проанализировав итоги сражения на Хасане и состояние советской обороны на Дальнем Востоке и в Забайкалье, в мае армия пришла к выводу о целесообразности принятия за основу варианта «Оцу». Однако это решение встретило резкое возражение у Военного министерства, резонно считавшего, что воплощение в жизнь варианта «Оцу» потребует грандиозного строительства железных дорог в западной части Маньчжурии, концентрации там 200 000 единиц автотехники и сосредоточения огромных запасов материальных ресурсов, что в условиях ухудшения ситуации на китайском фронте грозило ввергнуть военный бюджет империи в финансовую пучину[554]

.

Поэтому вариант «Оцу» так и остался только проектом и не смог лечь в основу японского планирования боевых действий на р. Халхин-Гол (Халха, Номонхан), тем более что изначально Токио и Синьцзин не преследовали цель раздуть этот пограничный конфликт до размеров полномасштабной войны.