То, что много десятилетий назад было дорогой, тянулось по дну распадка, минуя монастырь. Когда-то дорогу не поленились вымостить камнем, и теперь редкие островки отполированного дождями и ветром булыжника тут и там проглядывали сквозь серовато-рыжий ковер хвои — в основном на буграх, где ветер сдувал с них лесной мусор. Неистребимая лесная растительность давно пробилась сквозь дорожное покрытие, взломала его, раскрошила и почти поглотила, но все-таки там, где оно когда-то лежало, растительности было меньше и выглядела она пожиже. Ровная, будто проведенная под линейку, полоса этой чахлой, пострадавшей в борьбе за место под солнцем, произрастающей на толстом слое булыжника зелени тянулась в обе стороны и терялась в лесу. Дорога шла мимо монастыря, хотя Глебу удалось разглядеть короткое боковое ответвление, ведущее к заполоненному кустами проему выбитых в незапамятные времена главных ворот. Несомненно, эта дорога соединяла поселок с каменоломней, где некогда добывали отборный, поставлявшийся к императорскому двору, знаменитый на полмира демидовский малахит. Где-то там, вероятно, находилась и штольня, откуда все к тому же императорскому двору, да и не только туда, рекой текли первосортные уральские самоцветы.
Стоя на бывшей дороге со старинным ружьем под мышкой, Глеб еще раз проверил несложную логическую цепочку. Демидов был сказочно богат, да и монастырская братия, надо полагать, не перешагивала через драгоценные камни, когда те подворачивались ей под ноги. Все свое состояние Павел Иванович отписал монастырю; с этим привеском монастырская казна превратилась в такой куш, ради которого тогдашний губернатор не постеснялся взять монастырь штурмом, предварительно хорошенько расковыряв его артиллерийским огнем. Генерал-майор Рыльцев вернулся из своего победоносного набега с пустыми руками; эта информация поступила от Федора Филипповича, и, следовательно, ей можно было верить. Перед тем как покинуть разоренный монастырь, Рыльцев, надо думать, обыскал здесь каждую келью, проверил каждую щель, заглянул под каждый камешек. В его распоряжении был целый пехотный батальон, и вся эта банда вооруженных мародеров так ничего и не нашла. Одно из двух: либо монастырские сокровища — действительно миф, либо они не там искали.
Бросив взгляд в сторону медленно, но верно заходящего на посадку солнца, Глеб решительно зашагал по бывшей дороге прочь от поселка, к каменоломне. «Заодно проверю, есть ли там малахит, — подумал он с улыбкой, — а потом черкну Краснопольскому письмецо. если будем живы».
Каменоломню он отыскал без труда и сразу понял, что только понапрасну бил ноги. Обширный котлован давно утонул в лесу, когда-то отвесные каменные стены сгладились, их занесло землей, затянуло изумрудным покрывалом мха; чахлый подлесок стоял сплошной стеной, но Глебу все-таки удалось найти то, что когда-то служило входом в штольню.
Вход представлял собой пологую, бесформенную каменную осыпь, из-под которой торчали, задрав к небу гнутые, изглоданные коррозией концы, оплетенные сухими побегами вьюнка остатки насквозь проржавевших рельсов. В стороне, милосердно скрытый кустами, валялся на боку остов вагонетки, все еще сохранявший подобие первоначальной формы только потому, что его никто не трогал. Окинув эту картину взглядом специалиста, Глеб понял, что Выжлов говорил правду: вход в штольню действительно взорвали. Вот только произошло это не больше века, а двадцать, от силы тридцать лет назад. Воистину, мифы и реальность переплелись в этом месте куда теснее, чем на овеянной легендами земле древней Эллады.
Хотя все было отлично видно даже издалека, он все-таки подошел ближе и тщательно обследовал завал. Вывод был неутешителен: подрывник поработал на совесть, вход в штольню закупорило надежно — так, что разобрать завал было бы под силу разве что бригаде опытных специалистов, оснащенной современной техникой. Ковыряясь в этой слежавшейся за десятилетия до почти монолитной плотности массе камней по старинке, ломиком и киркой, на такую работу можно было потратить месяцы — и, между прочим, без какого бы то ни было успеха.
Ощущение, что за ним пристально наблюдают, не оставляло Глеба ни на минуту, пока он возвращался от каменоломни к развалинам монастыря. Он смотрел во все глаза, но так и не заметил признаков постороннего присутствия. Видно, такое уж это было место, что никто не мог ощущать себя здесь уютно, и Сиверов, увы, не являлся исключением из общего правила.