Дневной свет постепенно мерк, но Глеба это не слишком беспокоило: он и не рассчитывал управиться со своими делами до наступления темноты. В конце концов, умнее и проще всего было бы явиться сюда не с ружьецом под мышкой и краюхой хлеба за пазухой, а с хорошей снайперской винтовкой, рюкзаком продуктов и канистрой питьевой воды. Оборудовать себе наблюдательный пункт — скажем, вон на той колокольне — и спокойно, никуда не торопясь, ждать возвращения хозяев. Неизвестно, с какой периодичностью они сюда наведываются, но с учетом последних событий ожидание вряд ли затянется надолго. В конце концов, должны же они проверить, все ли тут в порядке! Геологи, конечно, уехали, но кто его знает.
Развлекаясь такими рассуждениями, от которых, увы, было мало проку, он одну за другой обследовал монастырские постройки. Повсюду царила мерзость запустения: облупленные, крошащиеся стены, рухнувшие перекрытия, на трухлявых обломках которых пышно разрослась бледная от недостатка солнца сорная трава и поднялись чахлые, кривые деревца. Кое-где сохранились гнилые остатки дверей — по сути дела, щепки, застрявшие между ржавыми железными полосами оковки. Оконных рам не осталось ни одной, а на стенах, особенно там, куда не попадала дождевая вода, красноречиво чернели языки копоти — следы давнего пожара. Повсюду при его появлении слышались торопливые, сразу же затихающие шорохи — напуганная вторжением чужака в свои владения мелкая лесная живность в спешном порядке пряталась по норам. В наполовину заплывшем землей погребе, куда Глеб сунулся, по ошибке приняв его за подземный ход, под сводчатым каменным потолком гроздьями висели летучие мыши. Они уже начали просыпаться, шевелясь и попискивая, готовые вскоре покинуть свое убежище и отправиться на ночную охоту. Едкие запахи тлена, мышиного помета и сырой, веками не просыхающей штукатурки раздражали обоняние, вызывая непреодолимое желание чихать — чихать отчаянно, безостановочно, до тех пор, пока последняя молекула здешнего затхлого воздуха не будет выброшена вон из протестующих легких.
Глеб четырежды спускался по крошащимся ступеням в сырые, темные подвалы и столько же раз поднимался обратно, не обнаружив внизу ничего достойного внимания. Время от времени под ноги подворачивались рыжие и бугристые от ржавчины чугунные ядра — своеобразные приветы, посланные сквозь века генерал-майором Рыльцевым. А внутри колокольни, из-за рухнувших перекрытий похожей на трубу чудовищного крематория, из поросшей белесой травой груды давно превратившихся в землю горелых обломков торчал проржавевший до почти полной неузнаваемости граненый ружейный ствол. Глебу показалось, что когда-то это был английский штуцер, — если верить историкам, первый образец стрелкового оружия с нарезным стволом, вещь по тем временам невообразимо дорогая и вследствие этого никогда не стоявшая на вооружении российской армии. Впрочем, с уверенностью судить о происхождении данного ствола по уцелевшему ржавому огрызку было трудно; Глеб осторожно потянул, пытаясь вытащить ствол из земли и рассмотреть поближе, и тот отломился с негромким треском, как гнилая ветка.
Последним Сиверов осмотрел монастырский храм — угрюмый, приземистый, похожий на средневековую церковь оборонительного типа. Это сооружение сохранилось немного лучше других — видимо, даже у канониров генерал-майора Рыльцева не поднялась рука расстреливать божий храм прямой наводкой. Стрелять-то они, конечно, стреляли (попробуй-ка не выстрели!), но вот попадали далеко не всегда, примерно один раз из десяти, если не из ста. Сиверов представил себе, как они оправдывались: «Сами не поймем, ваше высокоблагородие: вроде бы наводим как положено, а он будто заговоренный. Как есть нечистая сила!»
Глеб немного постоял на паперти и даже, вопреки собственным незыблемым правилам, выкурил сигаретку. Пустой черный проем огромных дверей зиял у него за спиной, как огромная голодная пасть. Входить туда почему-то не хотелось; чудилось отчего-то, что именно там, под сводами, которые слышали так много обращенных к небу молитв, теперь, будто в насмешку, угнездилось какое-то древнее зло.
Потушив окурок и спрятав его в карман, Глеб вошел в церковь. На поясе у него висел довольно мощный фонарь, но здесь он ему не понадобился: царивший внутри мрак только снаружи казался непроглядным. На деле же сквозь высокие стрельчатые окна и многочисленные проломы в куполе проникало достаточно света, чтобы Сиверов с его кошачьим зрением не рисковал переломать себе ноги.