Волчья каторга

Аргументы, конечно, были весомыми. Но, на всякий случай, Воловцов решил проверить, насколько хорошо видит старый конюх. Девяносто три года – хоть Селищев и хорохорится – не шутка.

Разговор их происходил в той же чайной купца Суходаева, у которого служил бессмертный Никифор Асклипиодотович Селищев и где с полчаса назад судебный следователь по наиважнейшим делам Иван Федорович Воловцов беседовал с купцами Комолым и Леонтьевым. Иван Федорович замолчал, пристально всматриваясь в окно меблированной комнаты, где последний раз остановился по приезде в город Дмитров и был убит коммивояжер Григорий Иванович Стасько.

– Еще вопросы будут, мил-человек? – спросил Селищев, первым нарушив молчание.

– Да, – ответил Воловцов. – Я вот что-то не пойму, Никифор Аск-ли-пи-о-до-то-вич, вон на том окне, – он вытянул руку и указал на разглядываемое до того окно, – герань луговая или лесная произрастает?

– Ни то и ни другое, – мельком глянув на цветок за окном и покосившись на судебного следователя, произнес Селищев. – Это герань красная, а вернее, одна из разновидностей герани. – И довольно ядовито добавил: – Сей цветок по латыни пеларгониумом называется, господин хороший.

Познания деда были воистину неисчерпаемы и многообразны. Но, главное, он видел, как ястреб или сокол, охотящийся, паря высоко в небе, на полевую мышь. То есть зрение Никифора Асклипиодотовича не оставляло желать лучшего. К тому же Селищев понял, почему Воловцов задал такой вопрос, и, снова прищурившись, ехидно заметил:

– Зрение мое изволили проверять, господин хороший? Так мое зрение супротив твоего много острее будет! Кира, а не Глафира или какая иная деваха, провожать этого помещика выходила. А еще – печальна она была шибко. Будто суженого своего на войну провожала…

Иван Федорович несколько недоуменно посмотрел на старого конюха. Вот и этот говорит, что между ними – Кирой и человеком, убившим коммивояжера Стасько, – имеются отношения интимного свойства. Ведь почти то же самое говорила вдова героя взятия Шипки старушенция Мигунова. Интересно будет побеседовать с этой Кирой Малышевой. Только вот когда она и убийца могли сойтись, чтобы у них завязались столь теплые отношения? Ведь этот «помещик» приехал и остановился у Малышевых накануне убийства, в один день с коммивояжером Стасько…

Стоп!

Убийца заселился в меблированных комнатах одновременно со Стасько. А не в одном ли поезде они ехали из Москвы? Если так, получается, «помещик» следил за коммивояжером? Это уже теплее…

Еще теплее судебный следователь Воловцов прощался со стариком Селищевым. Он крепко и радушно пожал сухую старикову руку и извиняющимся тоном произнес:

– Вы мне очень помогли, Никифор Аск-ли-пи-о-до-то-вич. Ну, а если что не так – не серчайте. Работа у меня такая, все проверять… А потом молод я, горяч!

Выговаривать отчество старика Селищева Ивану Федоровичу по-прежнему давалось с трудом. А интересно, как звали деда старика Никифора, того самого, что прожил сто четырнадцать лет? Верно, Крискентианом или даже Павсикакием каким-нибудь. Оные занятные имена тоже ведь в святцах имеются… Но спрашивать об этом у старика не стал.

– Хе-хе… Понятие имею, – ответил старик Селищев.

Пацаненок Семка нашелся сам. Он вырос перед Иваном Федоровичем будто из-под земли, с любопытством уставился на судебного следователя и обиженно произнес:

– Говорят, вы тут всем допрос устраиваете. А пошто же меня стороной обходите? Ведь я – главный и наиважнейший свидетель. Это ведь я первый догадался через дворовое окошко в его комнату глянуть. И первый увидел, что господин постоялец мертвый под этажеркой валяется…

– Лежит, – строго поправил Семку Воловцов. – О покойниках нельзя отзываться неуважительно, да еще умерших не своей смертью. Валяются только пьяные под заборами… – добавил он наставительным тоном. – Понял?

– Понял, дяденька, – кивнул белобрысой головой Семка.

– Я не дяденька, а господин судебный следователь Воловцов, – снова поправил мальца Иван Федорович, напустив на себя еще большую строгость. – Что же касается разговора с тобой, то я оставил его напоследок, поскольку самые важные допросы снимаются неспешно и в последнюю очередь…

– Так, это, мне уйти покуда, что ли? – уже робко спросил Семка.

– Оставайся, коли пришел, – сказал Воловцов. – Сейчас я с тебя допрос снимать буду…

Иван Федорович нашел взглядом лавку и кивком пригласил Семку с собой. Тот покорно пошел за судебным следователем и, подождав, пока он не сядет первым, тоже присел на лавку.

– Итак, ваше полное имя, отчество, фамилия, – официальным тоном начал Воловцов.

– Так, это… Семен Евграфов Кашин меня зовут, – последовал ответ.

– Где вы проживаете, Семен Евграфович?

– Здесь недалеко, на Сергиевской улице, в доме купца Новоселова.

– Что вы, Семен Евграфович, можете рассказать о событиях, случившихся семнадцатого и восемнадцатого сентября сего года в меблированных комнатах Глафиры Малышевой, где вы служите? Кстати, – Воловцов сделал голос попроще, – каков ваш оклад жалованья, господин Кашин?

– Так, это, семьдесят копеек, – ответил пацаненок.