Волчья каторга

– В день? – хотел было удивиться Иван Федорович, но удивления не случилось.

– Ха, в день, – едко усмехнулся Семка, – в неде-е-елю!

– Итак, когда заселился в меблированные комнаты господин Стасько?

– Днем, сразу по приезду московского поезда.

– А тот высокий и крепкий господин в дорожном костюме, похожий на помещика?

– Да, прям следом, – не раздумывая, ответил Семка. – Тоже, верно, с московского поезда слез…

– Значит, ты был на службе, когда эти господа вселялись? – уточнил Иван Федорович.

– Я всегда на службе, – вздохнул Семка и добавил, словно взрослый: – С шести утра и, почитай, до самой полуночи…

Воловцов черкнул что-то в памятной книжке и снова поднял взгляд на пацана:

– У этого господина в дорожном костюме имелись какие-нибудь вещи с собой?

– Нет, – малость подумав, ответил Семка. – Никаких вещей у него с собою не было.

– Поня-атно, – протянул Воловцов. – А заселили его во второй нумер?

– Да.

– Кто его заселял?

– Так это, Кирка заселяла, – ответил Семка.

– А где была Глафира? – последовал новый вопрос Воловцова.

– На кухне…

– И приезда этого господина без вещей она не видела? – не сразу спросил Иван Федорович.

– Нет, – уверенно ответил пацан.

– А скажи, Семен Евграфович, – уже без напускной строгости, но, напротив, с доверительными нотками спросил судебный следователь, – как Кира Малышева заселяла этого постояльца.

– Так, это, как обычно, – не понял, что от него ждут, Семка.

– То есть, они были не знакомы, тот мужчина в дорожном костюме и Кира? – спросил Воловцов.

– Нет, – твердо ответил Семка. – Этого господина никто у нас никогда не видел.

– А может так быть, что они только вид подавали, будто бы не знают друг друга, как ты думаешь? – совсем доверительно обратился Иван Федорович к Семке.

Польщенный таким уважительным с ним обхождением и последовавшим к нему обращением за советом, Семка задумался. Нет, кажись, друг друга они не знали. Но что-то такое между ними все-таки было. Кира как-то странно себя с ним вела, робко, что ли. Это на нее было не похоже, поскольку постояльцы случались разные, могли и нагличать, так Кира спуску никому не давала и наглецов ни чуточки не боялась. Однажды, в прошлом годе, один приезжий вернулся из трактира пьяный и приставать к Кире начал, деньги какие-то сулил, чтобы она, значит, с ним ласковой была и ублажила его перед сном. Так и сказал ей с улыбочкой: «Может, ублажишь гостя, а я за ценой не постою…» И деньги стал ей совать. Так она деньги эти выхватила и прямо в харю тому мужику швырнула. Он зарычал было на нее, но постояльцы, которые останавливаются в меблирашках не в первый раз, знают, что кричать на Киру совсем не следует. Боком это может выйти и себе дороже. Когда тот пьяный мужик рыкать на нее стал и обзываться всякими непотребными словами, она такое ему ответила, что у мужика рот сразу захлопнулся, и он затих. А еще через пару минут в нумер к себе ушел и захрапел так, что на весь коридор слышно было. И утречком раненько проснулся, манатки собрал и съехал тихонечко, только его и видывали…

– Ты чего замолчал? – вырвал Семку из раздумий голос судебного следователя.

– Так это, думаю… Вспоминаю, – ответил Семка.

– Ну, и вспомнил чего? – заинтересованно спросил Иван Федорович.

– Ага, вспомнил, – посмотрел на Воловцова пацан. – Робкая Кирка с ним какая-то была, в глаза ему как-то опасалась смотреть… На нее это непохоже.

– Влюбилась, что ли? – насмешливо спросил Воловцов, и вдруг усмешка мгновенно стерлась с его лица, словно кто-то быстро и незаметно поработал ластиком.

Черт возьми! Влюбилась!

Конечно, влюбилась… Как же он сам раньше не догадался?!

Любовь… Такая, как удар молнии. Как снег на голову. Как с головой – в омут.

Любовь внезапная и мгновенная, как смерть от выпущенной из винтовки пули. После чего уже ничто не имеет значения: ни меблирашки, ни взгляды посторонних, ни судачанье кумушек. Ничто, кроме чувства, вспыхнувшего моментально всепоглощающим пламенем, которое не затушить и водою из трех океанов…

Что ж, такое знакомо…

– Не знаю, – безразлично пожал плечами Семка, немного удивленный такому несерьезному, на его взгляд, вопросу судебного следователя. – А вот Глашка этого постояльца и раньше знала…

– Что?!

– Я говорю, Глашка этого постояльца из второго нумера и раньше знала, – повторил убийственную для Воловцова фразу Семка.

– Откуда знаешь?

– Зна-аю, – усмехнулся пацан. – Сам видел, как она к нему кинулась, как только увидела.

– Кинулась? – переспросил Воловцов.

– Ага, – ответил Семка. – Крикнула: «Это ты» – и обниматься полезла. Сама. Первая…

– Так бывает, – механически ответил Иван Федорович, погруженный в свои мысли. Выходит, старшая Малышева знала убийцу. То есть знает, кто он и как его зовут. Вот это подарок!

Воловцов с нескрываемой благодарностью посмотрел на Семку. Ай, да пацаненок!

– А что он? – спросил судебный следователь, приведя свои мысли в относительный порядок.

– А он ничего. Зашипел на нее гусаком и отстранился.

Ну, правильно. Ему афишировать знакомство с содержательницей меблирашек совсем ни к чему… Иван Федорович нахмурил брови и строго посмотрел на пацана: