Волчица и пряности. Том VI

— Так наш герцог ни разу не был на поле боя, но считает, что в стрельбе из лука ему нет равных. Иначе говоря, он думает, что каждая выпущенная им стрела попадает в оленя!

Пожалуй, можно посочувствовать вассалам, которым приходится сопровождать сюзерена на охоте, но зато егеря, старающиеся заранее подстрелить добычу герцога, обеспечены работой. Лоуренс поневоле улыбнулся, представив себе дородного кудрявого землевладельца, не видящего дальше собственного носа, — объект бесконечных насмешек городских шутов.

— Да уж. Должно быть, тем, кто в замке живёт, приходится несладко…

— К тому же он не одних оленей любит разить, ещё и за женскими сердцами охотник! Поговаривают, правда, что до него наконец начало доходить, насколько он меток.

Похоже, завоевать народную любовь сеньору не так уж сложно: достаточно дать повод над собой посмеяться. Простолюдины терпеть не могут представителей знати, если те не видят дальше собственного носа и зазнаются, но стоит такому аристократу показать человеческую слабость, как народ проникается к нему симпатией. Порой феодал прислушивается к простолюдинам, даже если нрав у него строгий и серьёзный, но при этом дела идут неважно. Людьми править — работа не из простых.

Между тем Рагуса хоть и посмеивался над недалёким герцогом, а сам готовил плату за проезд, ничем не выказывая недовольства его налогами. Пожалуй, если кто-то пойдёт войной на земли Диджина и герцог бесстрашно возьмётся за меч, народ встанет за него горой. Людям больше по вкусу не просто выполнять распоряжения и приказы землевладельца, а чувствовать, что без них он пропадёт.

Лоуренс вдруг подумал, что в этом сам от них недалеко ушёл, и посмотрел на Холо.

— Сказать что-то хочешь? — спросила она.

— Да нет, ничего… — протянул торговец.

Лодка Рагусы медленно сбавляла ход, приближаясь к пристани. Чуть впереди плыло другое судно. И тут Лоуренс насторожился: в отличие от лодочника, он не знал эту реку вдоль и поперёк (вплоть до того, какая рыба скоро икру отложит), однако даже ему стало ясно, что на мостках происходило что-то странное.

Двое — один из них оказался стражником с пикой — явно что-то не поделили. Лоуренс не разобрал их слов, поняв только одно: кто-то из споривших громко кричал. Кормчий на судне, шедшем впереди лодки Рагусы, поднялся со своего места и смотрел на причал, вытянув шею.

— Да у нас тут свара! Вот так зрелище! — беспечно заговорил Рагуса, козырьком приложив ко лбу ладонь.

— Может, цена проезда не устроила?

— Да нет. На дороговизну жалуются разве что те, кто с моря приходит. Им ведь приходится лошадьми поднимать своё судно по реке — уже на это много денег уходит, а тут ещё пошлину заплати за груз на борту.

Холо зевнула, не показывая клыков. Мельком глянув на неё, Лоуренс вдруг кое-что заметил.

— Но ведь и тем, кто с моря пришёл, и тем, кто спустился по реке, за проезд приходится платить одинаково? — спросил он, легонько стукнув Холо по макушке за то, что она протёрла заспанные глаза полой его одежды.

Рагуса же приподнял шест и расхохотался:

— Тут другое дело. Мы, лодочники, живём на реке, для нас это почти что дом. Что ж такого в том, чтобы заплатить за аренду? Но для пришедших с моря река всего лишь одна из дорог, не больше. Конечно, они злятся: кто бы не злился, если б его обобрали, пока по городу гулял?

Лоуренс понимающе кивнул. Такое толкование даже не приходило ему в голову, и объяснение Рагусы привело его в восхищение.

Между тем, пока они говорили, стало ясно, что именно происходит на причале. Судя по всему, спорили стражник с длинной пикой и какой-то мальчик, причём кричал именно последний.

Он раскраснелся и тяжело дышал, белый пар вырывался у него изо рта.

— Да вот же, посмотрите, тут ведь стоит печать герцога!

Голос у него был ещё по-мальчишески звонкий, и спорщик в самом деле казался довольно юным. Выглядел он лет на двенадцать-тринадцать. Волосы, засаленные настолько, что кажутся посыпанными пеплом, лицо грязное, как у настоящего замарашки; ко всему прочему слабое сложение — интересно, если бы он случайно столкнулся с хрупкой Холо на улице, кто из них двоих удержался бы на ногах? Одет мальчик был в лохмотья — кажется, чихни на его одежду, и она разлетится на клочки; а кроме того, обут не по погоде, и у его деревянных сандалий подошвы явно истёрлись до дыр. Впрочем, следовало отметить, что, окажись здесь старик с бородой в точно таком же рубище, люди восприняли бы того как истово верующего аскета и смотрели бы скорее с уважением.

Между тем мальчик с потрёпанным листком бумаги в правой руке уставился на стражника, задыхаясь и прожигая того взглядом.

— Что случилось? — спросила Холо, явно недовольная тем, что её разбудили.

— Не знаю. А вообще, ты ведь должна была расслышать, почему они раскричались.

— A-а… Гм. Я же спала, так что ничего не знаю.

— Да уж, могу поспорить, спала так крепко, что даже храпа своего не слышала, — откликнулся Лоуренс, и Холо тут же с силой пнула его по ноге.

Он не успел ничего сказать в ответ, когда стражник, до того молчавший, вдруг грубо отрезал: