Волк в ее голове. Книга II

К ней Вероника Игоревна приходила? Из-за радиологии? Как идут на могилу кумира?

Я не уверен, что Вероника Игоревна любила Диану, но химию-физику Фролкова-старшая обожала стопудово. У них дома всегда, будто сталагмиты, нарастали пачки научных журналов, упаковки пробирок, мешалок и тому подобная красота. Спорю, не пройдёт и пары месяцев, как Вероника Игоревна снова будет впихивать в молодые, неокрепшие умы всю таблицу Менделеева с лантаноидами, актиноидами, супер-пуперактиноидами…

Пока Диана прячется в каморке.

Я вспоминаю заклеенный выключатель, и меня пробирает дрожь. Может, мы уже и не дружим, и Диана больше раздражает, чем умиляет, но хотелось, чтобы у неё такого в жизни не было.

Только как тут поможешь? Деньгами? Диана и кошелёк всучит обратно, она для этого слишком гордая.

Отыскать её маму? Но я же не полицейский. Да, я нашёл Диану, но та и не особо пряталась. Да и что мне известно о Веронике Игоревне? Гимназия, вокзал. Пустынь. Электив. Растрелянная женщина-кумир из начала XX века.

Из начала XX века и Омска.

Ом-м-м-ска.

О-ом-мс-ск-ка.

Это одинокое слово повисает в голове, звенит колоколом. Кажется, оно вот-вот наведёт на другую ассоциацию или мысль, но тут я локтем задеваю что-то мокрое.

Прекрасно, бурое пятно на моем боку выросло до теннисного мяча.

Наверное, раны от топоров зашивают. Наверное, обрабатывают лучше «хлоргексидина», которым чистят ванны и стекла.

Я оглядываюсь в полураздражении-полупанике, не заметил ли кто конфуза, и — всё не слава Богу — вижу Леонидаса. Он идёт ко мне широким шагом, засунув руки в карманы куртки. Какой-то рок-певец, а не классный руководитель.

— Милый друг, — проносится голос над безликой равниной, — окажи честь поговорить?

— Сорян, одну минуту! — Я поднимаю вверх указательный палец и ещё раз оглядываю пятно. Нужно в волшебную комнату. Срочно. Или за курткой. Срочно. Или в бомбоубежище. Или чтобы в новостях объявили: так и так, Артур Александрович улетел в Гондурас.

— Сейчас, милый друг, сейчас.

— Ну минуточку… — Я как можно быстрее иду к бараку.

— СЕЙЧАС!

Голос Леонидаса звучит так, что мои ноги врастают в настил.

— Евгений Леонидович? — Я изображаю саму невинность и встаю боком, скрывая кровь. Ноздрей касается смутно знакомый запах, и молнией пронзает воспоминание: год назад, коридор гимназии, мимо идёт Диана. Именно мимо — будто я призрак, будто меня там нет. Пряди её волос — ещё длинных, ещё рыжих — поднимаются от движения и щекочут мою скулу. Прикосновение столь отчётливо, будто это происходит сию секунду, и запах шампуня — манго и ананас — отчётлив, как никогда. И, как никогда, вымораживает это несоответствие: едва уловимое прикосновение и пустота, холод в глазах Дианы.

— …тур, ты меня слышишь?

Что Леонидас спросил? О докладе? О домашке? О моих опозданиях? Что??? Почему в гимназии учат всякой дребедени, а не тому, как вести себя в подобных ситуациях?

— Я что говорил по поводу хождения по одиночке? Ты не понимаешь слова «болота»?

— Тут… тут мостки.

В доказательство я стучу носком кроссовки по берёзкам. Стволы скрипят, и между ними собираются лужицы. По спине, по затылку пробегает холодок — потому что запах Дианы подобно этой воде просачивается в щёлочки между воспоминаниями и реальностью. Густеет. Плотнеет. И скула зудит — будто волосы Дианы в самом деле щекочут меня.

— Где доклад по полимерам?

Я зажмуриваюсь. Дианы тут нет. Это запах. За-пах. Кто-то моет голову таким же шампунем. Может, Леонидас. Почему нет? Люди покупают одни и те же товары в одних и тех же магазинах.

Откуда же такое чёткое ощущение, что меня касаются волосы Дианы?

Откуда такая каша в мыслях?

— Артур?

Я открываю глаза: никаких Диан, никаких призраков. Разве что Валентин, который подходит по чавкающей, полузатопленной траве, демонстрирует не очень живой вид.

— Где доклад?! — не унимается Леонидас.

Доклад? Доклад! Доклад на пути между всемирной паутиной и десятью листами А4. Что тут скажешь?

— Он, типа, подзадержался.

— И чем ты вчера занимался?

Искал Диану. Да, для преподавателя это не аргумент, но все же. А ещё с учёбой получалось бы легче без чёртовой дисграфии. Попишите всякую учебную муру, когда от каждой буквы у вас ноет голова. Но и это не аргумент.

— Милый друг, — Леонидас оглаживает бороду, — ты не оставляешь выбора.

Мне скручивает живот.

— Чё?

— Поставить в журнал двойку.

Валентин подходит вплотную и поднимает руку, как на уроке.

— Да будет доклад. — Я нервно хихикаю. — К следующей химии.

— ЭТО, милый друг, нужно было сделать ВЧЕРА.

— Ох, простите, моя машина времени на техосмотре.

Леонидас прикрывает глаза и долго молчит. Наконец он поворачивается к Валентину, который встал рядом и тянет руку к небу.

— Ты что-то хотел?

— Да. Не знаю, с чего вы грубили моему деду, но ему сейчас плохо. В следующий раз, пожалуйста, ведите подобные разговоры через меня.

С минуту Леонидас смотрит на Валентина: молча, тупо, будто не понял слов. Наконец устало трёт глаза.

— Валентин, милый друг… во-первых, я твой классный руководитель. Я тебя старше. Как и где вести разговор с твоим дедушкой, я, как взрослый человек, решу сам.