Волк в ее голове. Книга II

Я раза три обхожу комнату, защёлкиваю изнутри хромированный замок. У нас Вероника Игоревна часто запиралась в комнате предков. Изнутри не доносилось ни звука, но атмосфера угнетала: звенела тишиной, ядовитым туманом плыла по дому. Глухая, неопределенная тревога.

Зачем этот замок здесь? Такой мощный и тяжёлый. Закрыться в комнате от угрозы? От Дианы? Словно бы Вероника Игоревна отгораживалась от дочери.

Словно боялась её?

Я устало плюхаюсь в красное кресло, провожу пальцем по обивке.

М-м?

Молния?

Здравствуй, подушечка, сейчас Артур Александрович пороется в твоих нежных внутренностях.

Возможно, нам улыбнётся удача?

Нет. Не в этот раз.

А если перевернуть кресло?

За годы жизни дно отсырело и запачкалось, и тем страннее, что с поверхности дерева на меня смотрит белый квадратик. Я касаюсь его. Липкий квадратик. Объёмный. Сначала это ни о чём мне не говорит, и только через пару секунд до мансарды мозгов доковыливает словосочетание «двусторонний скотч».

В груди ёкает. Вероника Игоревна что-то приклеила под креслом, а потом… забрала? Перепрятала?

Я иду в комнату Дианы, затем в гостиную — и там, и там сдвигаю мебель в центр, опрокидываю. Осматриваю плинтуса. Выворачиваю дом наизнанку, но, к собственному раздражению, ничего не нахожу.

Ничего.

Меня охватывает возбуждение, азарт.

* * *

— Да отломай, — раздаётся над ухом чистый голос Дианы.

Я обнаруживаю себя в «кухонном» углу: руки откручивают ножки у стола, мозги кипят, кроссовки топчут белую скатерть — она соскользнула на пол и смялась гармошкой.

— Отломать? Ч-чё?

— Да всё. Диану же выселили — значит, ломай, круши. Да?

Выражение лица у Дианы такое, будто её укололи.

— Успокойся и дай какой-нибудь гаечный…

— А бульдозер тебе не дать? Ещё простенки вскроем, фундамент?

Уф-ф.

— Я же для… Я же тебе пытаюсь помочь.

— Играя в мента? — Диана смотрит так, что я оставляю ножку в покое. — Думаешь, у меня в жизни мало людей, которые дофига мечтают порыться в моих вещах? Приставы, коллекторы, банковские служащие. И гимназист, блядь, недоросль!

Внутри меня проворачивается что-то дурное, поганое, и отвечаю я сухо:

— В её комнате.

— Чего?!

— Тайник с жопы кресла. Иди и посмотри. Потом будешь говорить, какой я тупой.

Диана отводит взгляд.

— Я не сказала «тупой». Я сказала… у-ушлёпок.

— Посмотри хреново кресло.

С минуту Диана таращится мне в глаза, затем разворачивается и выходит с кухни.

Я раздражённо завинчиваю ножку стола обратно.

— И на чего смотреть? — орёт Диана через две комнаты.

— Двусторонний скотч, блин! Если объяснишь, зачем он на жопе кресла, кроме тайника, тебе выдадут и Нобелевскую, и Шнобелевскую!

Диана замолкает, и я сердито переворачиваю стол. Отряхиваю и стелю на место скатерть.

Вы ведь тоже видели скотч?

Значит, Вероника Игоревна прятала вещи.

Не тяжёлые и не объёмные — слишком мало выдержит скотч и слишком мало пространства между полом и дном.

Например, документы.

Какие?

Где я не посмотрел? Коробки? Их тут вагон. Да и Диана наверняка заметила бы что-то нестандартное, когда съезжала.

Ещё есть прихожая-гостиная.

Есть комната-коридор Дианы.

Спальня Вероники Игоревны.

«Кухонный» угол.

Чердак.

Чердак? Окей.

Я иду к лестнице наверх, поднимаюсь на первую ступеньку, но тут с улицы проникает и нарастает гул.

Частный самолёт?

Машина?

Сердце у меня замирает. Я спрыгиваю на пол и подбегаю к окну.

По меловой дороге поднимается автомобиль с логотипом башни.

— Диана! Коллекторы!

Тачка останавливается напротив дома, дверца открывается и из неё лениво-лениво выбирается мужчина в тёмно-синей одежде. Я понимаю: надо уходить, двигаться, делать хоть что-то, но тело парализовало — только глаза едва не вылезают из орбит.

Как они узнали? Опять. Словно… словно у них тут камера или соглядатай?

Я вспоминаю женщину у берёз.

Неужели ей так запудрили мозги? Или она такая тупая? Чем глупее человек, тем легче он верит лапшу, которую вешают ему на уши.

Мужчина «Башни» с минуту смотрит в мою сторону, хотя точно не видит — слишком лунно-солнечно снаружи, — затем достаёт сигареты и неторопливо закуривает.

Я с трудом пячусь от окна, с ещё большим трудом разворачиваюсь.

— Диана!

Бежать через окно в спальне Вероники Игоревны?

Лезть на чердак?

Мой взгляд утыкается в ванную.

Туда я тоже не заходил.

Чердак?

Ванная?

Дать деру?

Ноги сами несут меня вперёд, мимо лестницы. Кулак толкает дверь ванной.

Полумрак; на крючке парой висельников растянулись полотенца: лиловое с осьминожками и жёлтое с ромашками. От них приятно веет свежестью, и мне будто скручивает мозг. Так, смесью чистоты и холодка, пахли полотенца у нас дома, когда Вероника Игоревна и Диана ещё не съехали. И так полотенца не могут пахнут здесь, в запертом, нежилом месте, где нет стиральной машинки, а людям давно не до чистоты.

Это моё воображение. Память. Невозможное желание.

Запах нестиранной ткани прорывает иллюзию и ударяет в ноздри. Я отшатываюсь и судорожно оглядываюсь.

Раковина? Полка? Тазы?

За тазами?

Ничего.

На улице хлопает дверца, и я едва не подскакиваю. Коллектор залез в обратно в автомобиль? Или закрыл его и направился к дому?

Тайник! Думай!

Куда бы Диана никогда не посмотрела? На верхнюю полку? За плитки?