Волк в ее голове. Книга II

— Фомичева, я тебя запеленговал! — Леонидас тычит вслед спринтерше красной чашкой, и в его глазах поблёскивает нечто плотоядное, масляное. Так мужик провожает взглядом девушку, которая ему нравится. Мужик, блин. Не учитель.

— Даже не надейся сегодня отпроситься! — кричит вслед белым ногам Леонидас и поворачивается ко мне. — Только совсем глупый человек откажется от второго шанса, Артур.

— Это скучно. Это сдохнуть, как скучно.

— «Скучно»? Ты так и во взрослой жизни собираешься отвечать?

— Вероника Игоревна… Вероника Игоревна дала бы задание поинтереснее.

Леонидас проводит рукой по бороде и отворачивается в сторону интерактивной доски. Взгляд у него пустеет, грустнеет, так что мне становится неловко за свои слова. За окнами усиливается дождь, и капли сильнее, чаще долбят по жестяным козырькам. Свет в коридоре тускнеет до неуютной дымки.

— Я не Вероника Игоревна. И в жизни у тебя больше не будет Вероники Игоревны — ни в училище, ни в техникуме, ни в университете, ни на работе. Никто не будет давать «интересные задания». Будет всё одинаково и скучно, как у всех. Это и есть взросление — умение делать скучное через не могу, потому что надо, потому что…

Объявления вновь перетягивают моё внимание. Вероника Игоревна, репетиторы ЕГЭ, шахматный клуб, баскетбольный клуб… и среди них улыбается до ушей розовый единорожек.

«Не держи зла — держи шарик», — гласит надпись под ним. Ниже, где обычно нарезают телефонные номера, разлетаются цветные шарики: сиреневые, лазурные, бирюзовые. Было бы замечательно, если бы какие-то умельцы не подписали свои предметы, которые советуют держать вместо зла: граната, панда и…

Угадаете самый частый вариант?

Я отрываю фиолетовый шарик. Он милый, и его хочется кому-нибудь подарить — не то повеселить, не то извиниться.

Диане?

Валентину?

Брониславе Новосёловой?

Поповой… какое там имя?

— …ртур, — продолжает вещать Леонидас. — Совершенно неприемлемо.

До чего же он надоел. Не стыкуются у меня в голове беседы об учёбе и сальные взгляды на Фомичеву.

— Сколько, вам кажется, Веронике Игоревне?

— Ты вообще слышишь, о чём я говорю?

— Предположите. Как вот про незнакомого человека. Вы его видите и угадываете, сколько лет тому или…

— Мне есть, чем заняться, без глупых угадаек!

Я делаю невинное выражение лица.

— Две цифры.

С минуту мы пристально смотрим друг на друга. Первым отвлекается Леонидас: подёргивает пакетик в чашке, отпивает.

— Тридцать пять.

— А если скажу «сорок один»?

— Что ж… жизнь — боль.

— Выглядеть моложе своих лет — боль?

— Завидовать чужой жизни. У кого-то морщинами и шрамами покрываются тела, у кого-то — души. Не знаю, что хуже. — Леонидас поводит рукой, жестикулируя, и чай выплёскивается на стену. — Чёрт! Можем мы вернуться к твоей учёбе?

Я открываю рот. Пауза растягивается, как жевательная резинка, пока у меня не вырывается:

— Кто вам сказал, что вся эта учёба, ЕГЭ эти, учебники… это нужно?

Леонидас вздёргивает бровь.

— А если, кто сказал, был не прав? — Я шевелю пальцами в воздухе, подбирая пример. — Как Гитлер! Все верили в нацизм, а потом спохватились: «Ой, чё-то мы не то с евреями сотворили».

— Ты сравниваешь гимназию с нацизмом, но носишь причёску «гитлерюгенд». Не видишь противоречия?

— Да современная это причёска! Сколько вам говорить? Я про другое… я…

Глаза Леонидаса сужаются.

— Ты хочешь остаться без образования? Или всё-таки поступить в университет, переехать в крупный…

— Не, не договаривайте, — перебиваю я его. — Сейчас угадаю: поступить в университет, потом найти работу; найти работу, потом выйти на пенсию? Этого вы от меня хотите? Чтобы я, как вы все… как хомяк по кругу?..

Леонидас подносит чашку к губам, но не пьёт и только задумчиво смотрит на дно.

— Ты можешь жить хоть под мостом, как тролль в коробке. Но я — лично я — хочу не краснеть перед Аидой Садофиевной, что ученик, который у одного учителя не хватает звёзд с неба, у другого должен был проводить открытый урок. Потому что либо что-то не так с учителем, либо…

Меня обдаёт холодком.

— Вы про чё?

— Открытый урок, милый друг! Ты не знаешь, что это?

Я растерянно тру мокрые от дождя волосы.

Гимназист вещает с места препода? Под камерами?

В одну минуту во мне смешиваются страх и детский, если не щенячий восторг.

Артур Александрович на «ютубах» всей страны? На уроке химии?

Вероника Игоревна реально хотела этого?

— Я не понимаю…

— Вот и я не очень понимаю, как при твоих ответах, твоих «описках»… ты будешь вести открытый урок.

Леонидас подходит к двери учительской и платком стирает чай со стены. Оборачивается.

— Это пойдёт на всю Россию, милый друг. Я не собираюсь позориться, я просто тебя не допущу.

— Ну и… фиолетово.

— Давай откровенно. — Леонидас приседает на корточки и стирает потёки у плинтуса. — Ты или не стараешься, или не можешь. Не можешь — Бог с тобой. Мы все разные. Оформи всё официально, и не будет вопросов. Со справкой о дисграфии и всем остальным. С соответствующим типом обучения.