Волшебник

– Я не удивлена, – ответила Катя.

– Первый вопрос. Почему здесь живет Эрика?

– Ей больше некуда податься, – ответила Катя. – Раньше она выступала с лекциями. Теперь никто не желает слышать о Германии и войне.

– А где ее муж?

– Оден? Он никогда не был ей мужем. Они не виделись несколько лет.

– Почему она не с Бруно Вальтером? Его жена умерла, и она могла бы за него выйти.

– У него другие планы, – ответила Катя.

– Что она здесь делает?

– Она собирается стать секретарем отца. А также помогать мне по дому, в тех пределах, в которых я ей это позволю.

– Почему вы не хотите, чтобы она жила своей жизнью?

– Она нужна твоему отцу.

– Она намерена оставаться здесь навсегда?

– Видимо, так, – ответила Катя.

– А где Моника?

– В Нью-Йорке, – ответила Катя. – Разве она не дает о себе знать? Иногда я получаю от нее по письму в день.

Томас удивленно посмотрел на жену. Он впервые об этом слышал.

– Она пишет, что мечтает найти место, где нет книг, – сказала Катя. – Поэтому ей не слишком нравится бывать у нас. Но я уверена, со временем все изменится. Не может не измениться.

Палец Элизабет пробежал вниз по списку.

– Почему ты вышла за него? – спросила она Катю, показав на отца.

Катя ответила, не помедлив ни мгновения, словно репетировала заранее.

– Из всех кандидатов – настоящих, прошлых и будущих – ваш отец был самым приемлемым.

– Это единственная причина?

– Была и другая, но она слишком личная.

– Я больше никогда об этом не спрошу.

Катя отпила кофе, собираясь с мыслями.

– Мой отец был дамским угодником. Это было сильнее его. Он хотел всех женщин, которые попадались ему на глаза. С твоим отцом у меня никогда не было таких проблем.

– Может быть, мне выйти, чтобы вы могли меня обсудить? – спросил Томас с улыбкой.

– Нет, любовь моя, – ответила Катя. – Мне нечего к этому добавить.

– Почему ты до сих пор общаешься с Альмой Малер?

– Вопрос интересный, – сказала Катя. – Альма невыносима. А после смерти Верфеля стала еще хуже. Она пьет и не стесняется говорить что думает. Я не могу сказать о ней ни одного доброго слова.

– Но ты продолжаешься с ней видеться?

– Да. Есть в ней что-то от старой доброй Вены. Я не про культуру и прочее. Скорее, про умение радоваться жизни. Наблюдать за этим такое удовольствие, но умение радоваться жизни уходит безвозвратно. Возможно, Альма такая последняя.

– И вот еще что. Клаус написал мне, что вы его обидели.

– Он не может найти себе применения, – сказала Катя.

– А здесь он вам не пригодится?

– Я не могу платить за него бесконечно.

– А за Эрику можешь?

– Эрика будет работать на отца. Ты представляешь Клауса в этой роли?

– Так дело в этом?

– Хватит, – сказала Катя. – Я не знаю, как мне справиться с Клаусом. Мы можем оставить этот вопрос?

– Я не хочу тебя расстраивать, – ответила Элизабет.

– Мы можем оставить этот вопрос? – повторила ее мать.

Когда Клаус вернулся в Пасифик-Палисейдс, он был таким худым и осунувшимся, таким сломленным и сокрушенным, что даже Эрика сочла за лучшее не заводить с ним споров. Когда Томас спросил его, принимает ли он морфин, Клаус пожал плечами: разве это не очевидно? Возможно, рассуждал Томас, в личной жизни Клауса случилось нечто, что заставило его пуститься во все тяжкие? У Клауса была манера зализывать душевные раны, рассуждая о своей литературной репутации и с жаром откликаясь на все общественные события. Сейчас он был одержим Густавом Грюндгенсом, первым мужем Эрики, который во время войны был любимым актером Геринга. Освобожденный из заключения русскими, Грюндгенс триумфально вернулся на сцену. Его появление в первом премьерном спектакле после войны вызвало овации. Клаус своими глазами наблюдал, как его приветствовал полный зал.

Томас несколько раз слышал, как Клаус расписывал эту сцену всем желающим. Поскольку его соотечественники, рассуждал Клаус, лишены возможности открыто поддержать обреченных нацистских лидеров и их лозунги, они демонстрируют недостаток раскаяния, восхваляя актера, который был любимчиком одного из вождей.

– То, что невозможно делать при свете дня, – говорил Клаус, – делается в темноте.

Клауса возмущала сама идея, что он может вернуться в Германию.

– В тридцать третьем году я уехал не из-за того, что совершил, а из-за того, что совершили они, поэтому мое нежелание жить в Германии происходит не от того, кем считаю себя я, а от того, кем являются они.

Из него вышел бы превосходный составитель речей или министр культуры, думал Томас.

За два месяца до этого Клаус, который сам автомобиль не водил, написал Кате, что хочет снять в Лос-Анджелесе коттедж неподалеку от дома родителей. Он просил ее присмотреться к ценам. Кроме того, он желал нанять молодого шофера, который бы умел готовить и обладал привлекательной внешностью. Клаус планировал прожить в Лос-Анджелесе полгода и иногда обедать у родителей.