Волшебник

Эрика не пропускала и дня, чтобы не осудить Германию. Ее нападки были даже яростнее, чем недовольство Элизабет, когда мюнхенский еженедельник назвал Эрику агентом Сталина. Эту новость перепечатали западногерманские газеты. Случись это на двадцать лет раньше, когда Эрика знала редакторов этих газет лично, она легко оправдалась бы. Больше всего Эрику удивило, что никто за нее не вступился, никто не написал, что нет никаких оснований считать ее сталинским агентом.

Когда за столом Катя решилась сказать Эрике, что они намерены посетить Германию, та пожала плечами:

– Без меня вы можете ехать куда хотите. Я доеду с вами до Швейцарии. Меня с вами не будет, если потеряете чемодан или очки, забудете название отеля или решите сами объясняться с этими слащавыми членами городского совета.

Хорошо, что во время своей речи Эрика смотрела в сторону, а не на мать, думал Томас. Катя готова была вслух выразить удовольствие, что наконец-то они проведут время без ее присмотра.

– Я буду признателен, – сказал Томас, выразительно посмотрев на Эрику, – если ты не станешь сообщать о нашем решении Генриху. Он общается с чиновниками в Восточной Германии, некоторые из них – его старые друзья. Я не хочу с ним спорить.

– Но он все равно узнает и захочет услышать, что ты намерен сказать, выступая в Германии, – заметила Эрика.

– О чем?

– А ты как думаешь? О разделении твоей страны!

– Это не наша страна, – сказала Катя. – Больше не наша.

– Тогда зачем вы туда возвращаетесь? – спросила Эрика.

Томас любил готовиться к отъезду, объяснять почтальону, что их не будет несколько месяцев, разглядывать чемоданы, стоящие у порога. В поезде ему нравилось ждать наступления ночи, когда проводник на протяжении пути до Чикаго будет расстилать постели в купе.

В Чикаго Томас старался не забывать, что с Анжеликой шутить не стоит, и надеялся, что Боргезе не станет углубляться в подробности политической жизни послевоенной Италии.

Катя переговорила с Эрикой и Элизабет, попросив их держать себя в руках и не ссориться. Сидя в гостиной за чаем, она наблюдала результат. Эрика мило беседовала о путешествии и красотах пейзажа.

– Моя мать заснула, стоило нам сесть в поезд, – сказала Эрика, – а затем читала по-английски.

– Довольно пошлое чтение, – заметила Катя. – Но ваш отец тоже это прочел. Называется «Город и столп»[13]. В книге повествуется об одном молодом человеке.

– Мне понравилось, – сказал Томас.

– Твоя гётевская аудитория ждет от тебя чего-нибудь более возвышенного, – заметила Эрика.

– Волшебник предстает в разных обличьях, – сказала Элизабет.

Хотя Катя просила Эрику не упоминать об их предполагаемом визите в Германию, ее дочь не смогла удержаться.

– Германия! – воскликнула Эрика. – Подумать только!

– Вы готовы вернуться в Мюнхен? – спросила Элизабет.

– Мы не знаем, – ответил Томас. – Еще ничего не решено.

– Если вы там будете, вы можете попросить их вернуть наш дом? – спросила Элизабет. – Война закончилась четыре года назад. Это меньшее, что они могут сделать.

– Я так долго прожила с мыслью, что все потеряно, – ответила Катя, – что уже не хочу думать о том, что можно что-то вернуть. Многие люди потеряли куда больше, чем мы.

– А что случилось с рукописями отца и его письмами? – спросила Элизабет.

– Они утрачены, – ответила Катя. – Мы отдали их нашему адвокату Хайнсу на хранение. Его дом разграбили или разбомбили. Они еще могут найтись, но я давно потеряла надежду.

– Когда Германия стоит на коленях, и поделом, – сказала Эрика, значительно посмотрев на Элизабет, – собственность – последнее, о чем нам следует думать.

Глава 17

Стокгольм, 1949 год

Война была окончена; Томас не принимал в ней участия, не мог оценить ее последствий. Ему придется с этим смириться. Он собирался заселиться в стокгольмский «Гранд-отель» вместе с Катей и Эрикой, готовясь к чествованию, которое ему устраивали шведы. Его гётевская лекция также будет прочитана в Упсале, Копенгагене и Лунде. Затем он отправится в Швейцарию, где впервые за десять лет услышит на улицах немецкую речь.

Первый день в Стокгольме он согласился провести с Эдгаром фон Икскюлем, которого знал с двадцатых годов. За год до конца войны Икскюль был арестован за участие в заговоре против Гитлера. При встрече они не испытали смущения, но между ними пролегла пропасть – слишком разным был пережитый во время войны опыт.

Томас ощущал тень беспокойства, замечая тревогу во взгляде Икскюля, особенно когда ему случалось высказать свое суждение. Некогда Икскюль был упрям, болтлив и энергичен, любил споры и разговоры на повышенных тонах. Теперь излагал банальности, которых набрался в газетах.

Томас не мог даже вообразить, что почувствовал Икскюль, когда заговор был раскрыт, какой страх он должен был испытать. И хотя его спасли старые связи, он был очень близок к смерти.

Совершив прогулку по городу, Томас расстался с Икскюлем и присоединился к Кате в кафе.

– Я слишком стара для путешествий, – сказала Катя. – Проснулась в три, оделась и отправилась на прогулку. Вероятно, в гостинице меня сочли сумасшедшей.