Волшебник

«Дорогой отец, – писал Михаэль, – я был там, когда гроб опустили в землю, и играл ларго в память о его благородной душе, когда они засыпали гроб землей. Красота места, где его похоронили, делает его смерть еще горше. Ничто не утешает, ни синее небо, ни сияющее море, ни музыка. Ничего.

Возможно, вы этого не замечали, но Клаус, хоть и был гораздо старше, никогда не пытался стать мне суррогатным отцом, но всегда стремился быть старшим братом, который прислушивался ко мне и приглядывал за мной, когда никому не было до меня дела. Большую часть времени его не замечали в собственном доме. Я помню, как бестактно ты прерывал его за столом, помню, как ему было больно, что ты не придавал значения его суждениям.

Уверен, мир благодарен тебе за пристальное внимание, которое ты уделяешь своим книгам, но мы, твои дети, не испытываем ни малейшей благодарности ни к тебе, ни к нашей матери, которая всегда рядом с тобой. У меня не укладывается в голове, что вы сидите в своем роскошном отеле, когда моего брата засыпают землей. Я не сказал никому в Каннах, что вы в Европе. Мне бы никто не поверил.

Ты великий человек. Твой гуманизм признан повсеместно. Уверен, ты радуешься аплодисментам, которыми тебя встречают в Скандинавии. Скорее всего, тебя не волнует, что эти льстивые чувства не разделяет никто из твоих детей. Когда я шел от могилы моего брата, я хотел, чтобы ты знал, какую глубокую печаль я испытывал».

Томас положил письмо под книгу на тумбочке. Позже он еще раз его перечитает, а затем уничтожит. Если Катя с Эрикой узнают о письме, он скажет, что никогда его не получал.

В аэропорту Цюриха они встретились с Михаэлем, который кисло улыбнулся отцу и обнял мать и сестру. Уже на пути к автомобилю они заметили Монику, которая все это время простояла в тени. Игнорируя мать и Эрику, она подошла к отцу и обняла его, заливаясь слезами.

– Не время для слез, Моника, – сказала ее мать.

– А когда время? – спросила Моника. – И кто это решает?

– Я решаю, – сказала Эрика.

Вечером в гостинице Эрика и Михаэль подобрали ему вырезки из швейцарских газет, в которых писалось о его предстоящем визите в страну и предполагаемом посещении Восточной Германии. Тон большинства статей был едким и саркастическим. Томаса удивляли те, кто критиковал его за то, что он не вернулся в Германию в лихие времена.

– Если бы тогда я остался в Германии, меня бы уже не было на свете, – сказал он.

Вскоре к ним присоединились Катя с мужественным и покорным выражением лица и заплаканная Моника.

– Моника, – обратилась к ней Катя, – я же сказала, что не хочу никаких слез.

Катя объявила, что теперь они в надежных руках, потому что скоро прибудет Жорж Мочан. Томас был шапочно знаком с Мочаном до войны, когда тот, по поручению своего богатого отца, зашел предложить помощь Катиным родителям, если они надумают искать убежище в Швейцарии. Когда Катины родители покинули Германию, между ним и Катей поддерживалась регулярная переписка, и Мочан ясно давал понять, что, если Манны решат перебраться в Швейцарию, они могут рассчитывать на него.

– Это человек редкой воспитанности, – сказала Катя. – Мои родители его обожали.

Когда прибыл Жорж, атмосфера изменилась. Даже официанты стали вежливее, а администратор лично подошел к их столу осведомиться, все ли их устраивает.

Жорж, которому было слегка за тридцать, был высок и безупречно одет. Томас гадал, уместно ли будет назвать его утонченным, как изящную серебряную безделушку, покрытую изысканной резьбой. Но стоило Жоржу заговорить, и ощущение рафинированности ушло; голос у него был глубокий, мужественный и властный. Он выглядел и держался как богатый человек, но было в нем что-то еще, – ощущение, которое Томас успел забыть. Эта черта сохранялась в Эдгаре фон Икскюле, но в нем она выглядела надломленной, в то время как Мочан купался в своем богатстве. Жизнь в окружении книг, картин и музыки была для него естественной, так же как присутствие в его жизни слуг и тех, кто готовил ему еду. Было в нем что-то особенное, легкая нотка заносчивости. Даже за тем, как Жорж сидел за столом и пил чай, стояли поколения, привыкшие жить в свое удовольствие в безопасной Швейцарии. Томас едва не рассмеялся, заметив, с каким восхищением взирает на него Моника. Затем он перевел взгляд на Катю и Эрику, которые тоже не сводили с Мочана восторженных глаз.

Проглядев вырезки из газет, Жорж пожал плечами.

– Не стоит обращать внимания, – сказал он. – Злобу немцев ничем не унять.

После чего он дал понять, что явился не просто с визитом, а готов предложить помощь.

– Проблема, с которой вы столкнетесь в Германии и в Восточной зоне, – это как туда въехать и как оттуда выехать. Вы не можете ждать на железнодорожных станциях. На Востоке вас не должны видеть в официальных автомобилях. Мой «бьюик», незаменимый на швейцарских дорогах, вполне сгодится для Германии, к тому же я предлагаю вам себя в качестве шофера. Я даже готов надеть униформу.

– Вы и без униформы хороши, – сказала Катя.

Томас видел, что она открыто флиртует с этим молодым человеком.