Волшебник

Было условлено, что Жорж отвезет их в Вульперу, где они отдохнут, после чего заберет их там, и они поедут во Франкфурт, Мюнхен и, если решат, в Веймар. Эрика отправится в Амстердам, Моника вернется в Италию, а Михаэль продолжит турне.

Когда Мочан привез их в отель «Швейзерхоф» в Вульпере, Томас едва удержался, чтобы не попросить его хотя бы на день оставить их с женой наедине. Он хотел обсудить с Катей предстоящий визит в Германию.

– Я не знаю, как меня примут. Я даже не знаю, зачем туда еду.

– Вы должны понимать, что проиграете при любом раскладе, – сказал ему Мочан. – Останетесь в Калифорнии – вас возненавидят. Вернетесь – вас будут ненавидеть за то, что раньше вы жили в Калифорнии. Посетите только Западную Германию, назовут американской марионеткой. Заедете в Восточную, заклеймят попутчиком. И везде вас повезут смотреть местные святыни, тюрьмы, места, где совершались зверства. Никому это не доставит удовольствия, кроме вас, а вы испытаете удовольствие только при мысли, что скоро вернетесь в Калифорнию. Война закончена, но она отбрасывает длинную тень, остались обиды, и, пока вы будете там, все обиды будут адресованы вам.

В отеле Жорж попросил позвать администратора. Томас видел, как он сует крупную купюру старшему портье. Представив Маннов администратору и недолго с ним пошептавшись, Жорж приготовился их оставить.

– Ваши имена не будут вписаны в гостевые книги. Номера взяты на мое имя. Важно, чтобы никто вас здесь не нашел. Вас кто-то уже спрашивал, вероятно репортер. Но в этом отеле вы в безопасности.

Когда они поднимались в лифте, Томас ждал, что Катя останется ужинать у себя в номере. Однако, подойдя к двери, она остановилась и сказала, что хочет поужинать вдвоем.

Разглядывая с балкона номера долину, Томас подумал, что Клаус не остался бы равнодушным к возвращению отца в Германию. Было бы славно каждый вечер выпивать вместе с ним и с Катей в вестибюле гостиницы, Клаус высказывался бы о произнесенных речах, поведении чиновников и настроении слушателей. Новая, разделенная Германия была экспериментом, о котором Клаус мог бы написать книгу.

Честно говоря, для всего этого Томас был стар. Ему хотелось сидеть в своем кабинете, думать о новом романе и надеяться, что проживет достаточно долго, чтобы его дописать. На своем веку он повидал не одну Германию. Новая будет развиваться без него и без Клауса.

За обедом Катя рассказала ему, что Мочан родился в России и одинаково хорошо говорил по-немецки, по-русски, по-французски и по-английски.

– Его семья заработала там состояние.

– Я не знал, откуда у них деньги.

– Сначала меха, – ответила Катя. – Поэтому они оказались в России. Теперь, как объяснял Жорж моей матери, деньги делают себя сами. И, как многие швейцарцы, его отец хорошо заработал на войне.

Неделю спустя Томас и Катя сели на ночной поезд до Франкфурта, а Мочан перевез их багаж на своем автомобиле.

В немецкие газеты приходили угрожающие письма, поэтому швейцарская полиция сопровождала их в пути, привлекая всеобщее внимание. Во Франкфурте, пока их перевозили с полицейским эскортом в гостевой дом в Кронберге, они успели заметить горы обломков в просветах между домами. Целые улицы были снесены с лица земли. Даже тусклое серое небо казалось окоченевшим, словно небо тоже разбомбили, стерев с него цвета. Здание, мимо которого они проезжали, было разрушено до основания; лужи и засохшая корка грязи блестели там, где стояли коммерческие строения. Одинокие фигуры, бродившие по разбитым улицам, – и те выглядели жалкими и понурыми.

Когда они оказались на перекрестке, где стояли полуразрушенные дома, Томас сжал Катину руку. Странным образом эти руины еще больше, чем пустоши, подчеркивали картину разрушения. В коробках с выбитыми окнами и провалившимися крышами угадывались очертания былых строений. Томас разглядывал дом, весь фасад которого был снесен взрывом, обнажившим этажи, словно в многослойной театральной декорации. Он видел радиаторы в стене на первом этаже, которые выглядели более чем неуместно.

Мочан согласился, что собравшимся журналистам следует сказать, что до завтра Томас не дает интервью.

Вечером, во время большого приема, Томас ощущал себя словно во сне. Люди спрашивали, помнит ли он их по давно забытым чтениям, обедам и конференциям. В ответ он только улыбался и старался держаться поближе к Кате. Несколько раз Томас спрашивал у Мочана, пришел ли Эрнст Бертрам. До сих пор он не собирался встречаться с Бертрамом, но в этой давке, когда мужчины и женщины то и дело хватали его за руки, пытаясь привлечь его внимание, ему захотелось увидеть знакомое лицо.

Утром на пресс-конференции все вопросы вертелись вокруг одной темы: собирается ли он посетить Восточную зону, находящуюся под контролем Советов? Никого не устроил ответ, что он еще не определился с решением. Когда был объявлен последний вопрос, голос из угла зала спросил, собирается ли он остаться на освобожденной родине.

– Я американский гражданин, – ответил Томас, – и намерен вернуться домой в Штаты. Но я надеюсь, что этот визит не последний.