Волшебник

Жорж умел расположить к себе людей, не теряя достоинства. Его манеры были безупречны. Он знал, когда говорить, каких тем избегать, какой тон выбрать. Пребывание в его компании напомнило Томасу его ранние дни в Мюнхене, когда в компании задиристых молодых художников он ощущал себя застенчивым провинциалом. Помимо этого, Жорж Мочан с его безупречным тактом заставлял Томаса чувствовать себя старым и отставшим от жизни.

Томас утешался на заднем сиденье, представляя обнаженного Жоржа, лежащего на кровати в роскошно обставленной спальне, а свет, голубоватый от выпавшего снега, падал через окно.

Утром по прибытии в Мюнхен, когда Жорж спросил их, не хотят ли они посетить свой дом на Пошингерштрассе, они отказались. Когда, улыбнувшись, он поинтересовался, не хотят ли они посетить в Мюнхене что-нибудь еще, они снова ответили отказом.

– Мы хотим поскорее добраться до отеля, – сказала Катя, – принять участие в мероприятии и утром покинуть город.

В центре города им пришлось объезжать глубокие рытвины на дорогах. Мимо скользили призрачные улицы. Ни одно строение не осталось неповрежденным, некоторые были снесены до основания, одно-два зияли дырами, пустыми окнами и сорванными дверями.

Томас показал Кате на полуразрушенный дом, перед которым из мусорных куч торчали ржавые балки. Ему показалось, что он узнает это строение, что они едут по Шеллингштрассе; Катя с ним не согласилась.

– Я ходила здесь каждый день. Я знаю эти улицы.

Но когда автомобиль свернул за угол, на полуразрушенном угловом доме с торчащими, словно выпавшие кишки, водопроводными трубами, они увидели надпись: «Тюркенштрассе».

– Я должна помнить этот дом, – сказала Катя, – но я думала, он с другой стороны. Я окончательно запуталась.

Томас был уверен, что они находятся неподалеку от Арсиштрассе. Он помнил все окрестные улицы, но не узнавал ни одной. И только когда они проезжали мимо Старой Пинакотеки, он сумел сориентироваться. Когда они свернули на Арсиштрассе, он увидел нацистское здание, возведенное на месте дома Катиных родителей.

– Здесь стоял наш дом, – сказала Катя. – По своей воле я никогда бы сюда не пришла, но я рада, что его увидела.

Томас думал о вечерах в опере, богатстве, изобилии. Где сейчас эти люди? Где обитают, если сумели пережить войну? Мюнхен будет отстроен заново, и, пока Жорж вез их по разрушенному городу, они видели признаки восстановления, но Томас не знал, сколько времени оно займет. Одно он знал точно: ему не дожить. Этот город Клаус видел в конце войны. Томас чуть не расплакался, подумав, как обрадовался бы Клаус, что Мюнхен возвращается к жизни.

Когда Томас думал о поездке в Восточную Германию, он вспоминал Генриха. Он знал, что коммунисты звали его брата вернуться. Германия была разделена, и разделение прошло через братьев Манн. Томас отдавал должное силе Америки и пользовался ее щедрыми дарами. Ему не оставалось ничего другого, как поддержать Западную Германию. Генрих, считавшийся законченным леваком, не сумел прославиться в Америке, и никто не ждал от него лояльности.

Американцы не будут ему указывать, как передвигаться по Германии, думал Томас. Алан Бёрд добивался того, чтобы он объявил на пресс-конференции, что не поедет в Восточную зону. Даже если он умолчит о своем отказе ее посетить, американцы раструбят об этом всему свету. И скоро все будут говорить, что Томасом Манном помыкают его американские хозяева.

Если он не примет приглашение восточных немцев, его будут презирать немецкие писатели, включая собственного брата. Объявят американской марионеткой, как и сказал Жорж. Теперь Томасу предстоял выбор: либо его проклянут, как писателя, забывшего о чести ради влияния в Вашингтоне и комфортной жизни в Калифорнии, либо американцы осудят его за вероломство и неблагодарность. При желании он был волен поехать в Веймар.

На следующее утро на пресс-конференции все вопросы снова были про то, намерен ли он посетить Восточную Германию. Томас заметил в дальних рядах Алана Бёрда – американец сидел в расслабленной позе, положив локти на подлокотники. Томас с улыбкой кивнул ему. Его визит в Веймар, заявил Томас журналистам, только подчеркнул бы неотъемлемое единство Германии. Нельзя разделить немецкий язык на зоны, так почему бы ему не посетить обе части страны?

В конце, когда ему задали прямой вопрос, Томас дал понять, что уже принял решение. Он поедет в Веймар. Он посмотрел на Алана Бёрда и снова кивнул, прежде чем покинуть комнату в сопровождении Жоржа Мочана, который ждал его за кулисами.

За обедом они с Катей обратили внимание на роскошное меню. Даже в лондонском «Савойе» выбор блюд был ограничен послевоенным нормированием. Казалось, в Германии такое просто невозможно. Улицы были пусты, но снабжение успели восстановить. Возможно, такое изобилие было только в отелях.

– Нам придется, – прошептал он Жоржу, когда вечером они входили в банкетный зал, – трясти мясистые руки, еще недавно липкие от крови.