Волшебник

Томас думал о молодых людях в крестьянской одежде, швыряющих яблоки в богатых бюргеров. Ради этого все затевалось? Этой насмешки, тщетности, глупости? Неужели это и есть то, во имя чего сражалась Германия?

Эрика с Клаусом продолжали активно интересоваться политикой. Предоставление женщинам права голоса на первых послевоенных выборах стало поводом окончательно забыть об уважении к старшим за столом. Когда Юлия гостила у них в Мюнхене, Эрика заявила, что якобы все замужние женщины должны голосовать так же, как их мужья.

– Они могут обещать, что поступят так же, как их мужья, малышка, – сказала Катя, – но голосовать будут тайно. За исключением моей бабушки, которая публично объявила, за кого проголосует.

– А как будешь голосовать ты? – спросил Клаус свою бабушку.

– Я буду голосовать разумно, – ответила та.

– А Волшебник?

Впервые за долгие месяцы Томас рассмеялся.

– Я буду голосовать так же, как ваша мать, а она будет голосовать разумно.

– И к какому результату это приведет? – спросил Клаус.

Прежде чем Томас успел открыть рот, вмешалась Катя.

– В Германии победит демократия, – ответила она.

– А как же социалисты? – спросил Клаус.

– Они станут частью демократии, – твердо ответила его мать.

– А герр Бертрам социалист? – спросил Клаус.

– Нет, – ответила Катя.

– А я социалист, – сказал Клаус. – И Эрика тоже.

– Тогда отправляйтесь на баррикады, вы оба, – сказал Томас. – Там для вас хватит места.

– Они еще слишком малы, чтобы рассуждать о баррикадах, – заметила Юлия.

– А вот Голо у нас анархист, – сказал Клаус.

– Ничего я не анархист! – воскликнул Голо.

– Клаус, если будешь вертеться, выгоню из-за стола, – предупредил Томас.

– Вы знаете, я никогда не любила кайзера, – сказала Юлия. – Уверена, новые политики мне понравятся, если только они не станут утверждать, что все люди равны. Я не слишком образованна, но я никогда не доверяла людям низкого положения, даже тем, кто много о себе мнит.

– Власть перейдет в руки рабочего класса, – сказал Клаус.

– Кто тебе сказал? – спросила Юлия.

– Дядя Клаус.

– Он на редкость плохо информирован.

– В этом Волшебник с тобой согласен, – заметила Эрика.

– Эрика, прекрати! – сказала Катя.

– Кого ты поддерживаешь? – спросила Юлия Томаса. – Тебя трудно понять. Люди меня спрашивают.

– Я поддерживаю Германию, – ответил Томас. – Германия прежде всего.

Подняв глаза, он заметил, что Катя покачала головой.

Томас задумывал «Размышления аполитичного» как аргумент в споре. Однако ко времени публикации повестка утратила актуальность. Некоторые рецензии были просто неблагожелательными, другие расписывали в подробностях, чем именно книга нехороша. Роман Генриха, напротив, встретил благожелательный прием.

Семейные обеды превратились в поле боя, когда Эрика с Клаусом обнаружили, что родители придерживаются различных политических взглядов. По телефону Эрика узнавала у Клауса Прингсхайма о последних новостях, затем спускалась на кухню, где расспрашивала разносчиков, что творится на улицах Мюнхена.

– В моем детстве в Любеке, – говорил Томас, – тринадцатилетняя девочка и ее двенадцатилетний брат не открывали рта, пока взрослые о чем-нибудь их не спросят.

– На дворе двадцатый век, – замечал Клаус.

– И в Мюнхене скоро будет революция, – добавляла Эрика.

Однажды вечером, когда Томас сидел в кабинете, вошла Катя и спросила, помнит ли он молодого писателя по имени Курт Эйснер.

– Он друг Генриха, – ответил Томас. – Один их тех, кто не вылезал их тюрьмы за распространение плохо напечатанных памфлетов.

– На кухне сказали, что он возглавил революцию.

– Он что-то написал?

– Он взял город под свой контроль.

Спустя несколько дней слуги перестали приходить, и Катя обнаружила, что съестное нельзя раздобыть даже на черном рынке. Эрике с Клаусом было категорически запрещено подходить к телефону, но они ухитрялись быть в курсе всех новостей.

– Они ведут себя как Советы, – сказала Эрика.

– Что это значит? – спросил Томас.

– Убивают богатых, – ответила Эрика.

– Скоро они станут силой вытаскивать богатых из их домов, – добавил Голо.

– Где вы такого наслушались?

– Все об этом знают, – сказала Эрика.

Томас был потрясен, когда Курта Эйснера застрелил правый экстремист. Он понимал, что Генрих, выступивший на его похоронах, подверг себя серьезной опасности.

Катя обнаружила, что их шофер Ганс хорошо осведомлен о происходящих событиях. Однажды утром она пришла в кабинет Томаса с листом бумаги, на котором были написаны два имени.

– Эти двое захватили власть, – сказала она. – Они теперь всем заправляют. Всем, кроме продуктов, потому что муки я раздобыть не сумела, да и молока больше нет. Женщину, у которой я его покупала, запугали.

– Покажи мне, – попросил Томас.

Увидев на листке имена Эрнста Толлера и Эриха Мюзама, он рассмеялся.

– Это же поэты, – сказал он. – Из тех, кто просиживает штаны в кафе.

– Они в исполнительном совете, – сказала Катя. – И по всем вопросам следует обращаться к ним.

На следующий день их посетил Клаус Прингсхайм.

– Мне пришлось добираться кружным путем, – сказал он. – Поэты все вокруг оцепили и выглядят при этом весьма угрожающе.