Волшебник

Обсуждая текущие события, Бертрам неизменно и щедро цитировал классиков. Ни одно его суждение не обходилось без ссылки на Ницше. Он также приводил высказывания Бисмарка и Меттерниха, а равно Платона и Макиавелли. Цитируя, он был весьма точен в указании источника, а иногда помнил даже номер страницы.

Катя недолюбливала Бертрама.

– Он слишком тобой увлечен, – говорила она. – Больше, чем нужно. Иногда он напоминает мне большого пса, который смотрит на тебя, высунув язык. А порой мне кажется, что он задумал совершить с тобой побег.

– Куда?

– В Вальхаллу.

– Он очень много знает.

– И очень вежлив. А потом просто отводит глаза, правда только от меня. Думаю, его волнует исключительно мужская дружба. В нем слишком много немецкого.

– В этом есть что-то предосудительное?

– А ты как думаешь?

Постепенно писатель начал захаживать регулярно, сведя знакомство с детьми и слугами. Бертраму единственному был разрешено заходить в кабинет Томаса, если ему случалось заглянуть с утра.

Бертрам рассуждал о судьбе Германии, о культурных корнях, глубоко уходящих в ее почву, о том, как музыка выражает и возвышает германский дух. Постепенно вместо обсуждения Ницше, о котором Бертрам сочинял научный трактат, они перешли к обсуждению немецкой уникальности, того, как культурная мощь Германии заставляет соседей относиться к ней с недоверием. Единственным выходом, по мнению Бертрама, была война. И когда они одержат победу, Германия распространит свое влияние на всю Европу.

Томас соглашался, что исполненные страсти и подлинного чувства оперы Вагнера и труды Ницше представляют собой олицетворение немецкого духа, а присущие этому духу беспокойство, иррациональность и внутренняя борьба лишь усиливают его и делают более осязаемым. Когда Бертрам в ответ заявлял, что германский дух нелегко примирить с демократией, Томас кивал.

Бертрам не скрывал, что у него есть партнер; и даже проговорился, что они делят постель. Иногда, слушая Бертрама, Томас воображал, как этот неуклюжий человек выглядит голым. Должно быть, по утрам он просыпается рядом со своим любовником. Томас представлял их переплетенные волосатые ноги, их соединенные в поцелуе губы. Эта картина очаровывала его и одновременно вызывала отвращение. Он не думал, что хотел бы переспать с Эрнстом Бертрамом.

Томас решил, что мог бы написать короткую книгу о Германии и войне. Постепенно задуманный томик становился толще и претенциознее. Томас привык делиться с Катей своими задумками и в процессе работы часто зачитывал ей вслух целые куски, но ни обсуждать с ней политику, ни читать отрывки из новой книги не решался.

– Ты можешь представить, что Клауса с Голо призвали бы на войну и с утра до ночи мы ждали бы вестей с фронта? – спрашивала Катя Томаса. – И все из-за какой-то идеи!

Когда родился их пятый ребенок, Элизабет, крестным позвали Бертрама. И то сказать, он был единственным другом Томаса.

Следя за развитием событий на фронте и публикуя статьи в поддержку Германии, Томас радовался, что является частью движения, включавшего как простых рабочих, так и промышленников со всех концов страны. Мог ли он трудиться над романом, если все его помыслы были об угрозе, которую несли германским ценностям такие страны, как полуцивилизованная Россия и Франция, до сих пор лелеющая революционные мечты?

Война, писал Томас, остановит упадок Европы. Воинственный дух немцев зиждется на нравственном чувстве, а не на тщеславии или имперских амбициях. После войны Германия станет еще краше и свободнее. Если же ей суждено проиграть, Европа никогда не будет знать покоя. Только победа Германии гарантирует общеевропейский мир.

После опубликования этой статьи Томас с радостью получал письма с фронта, в которых солдаты писали, как вдохновляют их его слова. Затем, поощряемый Бертрамом, он с удвоенным пылом взялся за книгу. Она будет носить название «Размышления аполитичного».

До войны Томас считал интернационализм Генриха следствием его длительного проживания в Италии и Франции. Сейчас, в трудный для Германии час, он надеялся, что брат не останется равнодушным к опасностям, которые угрожали его стране, и откажется от своего космополитизма.

Навестив мать в Поллинге, Томас узнал, что она писала Генриху, прося сына воздержаться от антипатриотичных высказываний. Война изменила ее. Гуляя по деревне, Юлия обсуждала с теми, кто попадался по дороге, немецкое наступление и выкрикивала патриотические лозунги.

– Все расспрашивают меня о моем сыне. Они имеют в виду Виктора, бедного малыша Виктора. Раньше меня расспрашивали о Генрихе или Томасе. Но теперь в семье есть солдат. Я выхожу на прогулку дважды в день, иногда трижды. Люди убеждают меня держаться. И я держусь.

В конце 1915 года Генрих опубликовал эссе, в котором цитировал писателя Золя, который во время процесса над Дрейфусом пытался привлечь внимание соотечественников к творящейся несправедливости. Определенно, Генрих сравнивал себя с французским романистом.