Волшебник

Иногда, возвращаясь из Поллинга или с публичных мероприятий, Томас видел на улицах демонстрантов; он также читал в газетах о беспорядках, устроенных антикоммунистами, однако был так увлечен работой над романом, который бросил во время войны, что не хотел ничего слышать, а только наслаждался мирной жизнью. Демонстрации его не трогали.

Его мать приехала погостить на Пошингерштрассе и каждый день навещала Лулу, пока та не устала от ее визитов.

– Она твердит одно и то же, а потом вдруг решает, что я Карла. Возможно, делает это намеренно, чтобы меня позлить. Думаю, лучше ей вернуться к себе в Поллинг.

Юлии следовало бы знать, думал Томас, что банкноты, которые мать давала ему на покрытие своих расходов, больше не имели цены.

– Я слишком стара, чтобы об этом задумываться. Я давно потеряла способность складывать и вычитать. Мне повезло, что вы с Катей можете взять это на себя. От Лулы никакого проку, а Генрих разразился целой речью, когда я показала ему банкноты. Порой он напоминает мне вашего отца.

В Поллинге Томас платил за аренду, а еще нанял работницу, которая должна была следить, чтобы в доме было тепло и хватало съестных припасов. Однако купить матери одежду он не мог. Юлия ходила в тапках, говоря, что у нее болят ноги, но Томас подозревал, что она просто не может позволить себе туфли. Когда Катя предложила свекрови пройтись по магазинам, Юлия сделала вид, что устала.

Впрочем, не всегда ее усталость была притворной. После обеда Юлия часто усаживалась в гостиной и засыпала. Как и Луле, ей нравилась Моника, и она называла ее своей единственной внучкой родом из старого Любека.

– Что значит – родом из старого Любека? – спросила Моника.

– Она хотела сказать, что ты хорошо воспитана, – ответил Томас.

– В отличие от Эрики?

– Да, – подтвердила Катя. – В отличие от Эрики.

Вскоре после возвращения Юлии в Поллинг Томас узнал, что она перестала вставать с постели.

Когда он приехал, его встретила Катарина Швайгардт.

– Я не думаю, что она больна, – сказала Катарина, – но это не первый случай. В соседних деревнях много женщин, живших на сбережения. Это началось в прошлом году. Они ложатся в постель, отказываются от пищи и ждут смерти. Именно это происходит с вашей матерью.

– Но за ней хорошо ухаживают, – сказал Томас.

– Она не умеет жить без денег. Мы все здесь ее любим и готовы помогать, но денег у нее нет. Если ты привык жить на широкую ногу, с этим трудно смириться. Так устроен мир.

– К ней приходил доктор?

– Приходил, но он не может ей помочь. Она дала ему одну из своих старых банкнот.

На супе и сухом хлебе Юлия протянула почти до конца зимы. Иногда она звала Карлу или Лулу, иногда требовала к себе сыновей. Порой Томас, который проводил ночь у ее постели, думал, что мать не доживет до утра, а Юлии казалось, что рядом с ней кто-то из ее бразильского детства.

– Я твой отец? – спросил Томас.

Она покачала головой.

– Ты меня помнишь?

Она посмотрела на него и прошептала что-то по-португальски.

– Ты любишь Бразилию?

– Когда-то любила.

Спустя неделю она все еще жила, только сильно исхудала. Иногда просила Томаса, чтобы ее посадили на кровати. Если Генрих или Виктор были внизу, Томас спрашивал, не позвать ли их, но она качала головой. Юлия всматривалась в Томаса, гадая, откуда он взялся. Томас говорил ей, что он ее сын.

– Я знаю, кто ты, – отвечала она шепотом.

Он взял ее руку, но она медленно ее отвела. Несколько раз Юлия пыталась заговорить, но тщетно. Потом зевнула, закрыла глаза. Зашла Катарина, похвалила Юлию за бодрый вид и сказала, что скоро она снова будет как прежняя и пойдет гулять по деревне. Юлия слабо улыбнулась.

За дверью Катарина сказала Томасу, что его мать не доживет до утра.

– Откуда вы знаете?

– Я ухаживала за матерью и бабушкой. Ночью она угаснет. Ее смерть будет очень тихой.

Томас, Генрих, Лула и Виктор сидели у постели Юлии, которая часто просила воды. Катарина и ее дочь приходили, чтобы поменять простыни и устроить ее поудобнее. После полуночи Юлия закрыла глаза. Ее дыхание стало глубоким и прерывистым, затем вновь спокойным и размеренным.

– Она слышит нас? – спросил Томас Катарину.

– Она будет слышать до самого конца. Кто может знать?

В свете свечей лицо Юлии казалось живым. Губы двигались, глаза открывались и закрывались. Когда кто-нибудь из них уставал держать ее за руку, она показывала, что этого не требуется. Прошел час, за ним другой.

– Порой это самое трудное, – сказала Катарина.

– Что?

– Умереть.

Томас сидел у ее кровати, когда пришла смерть. Он никогда не видел такого раньше. В один миг его мать была жива, в следующий – ее не стало. Невозможно было представить себе ничего более резкого и окончательного.

Вместе с остальными его детьми на похороны бабушки приехала Эрика.

– Я никогда не видела, чтобы ты плакал, – сказала она Томасу.

– Я скоро перестану, – ответил он.

Генрих тоже плакал, как и Виктор, однако Лула, бледнее, чем обычно, держалась невозмутимо. И только в церкви Томас заметил, как она слаба и истощена. Когда шли за гробом, дочерям Лулы пришлось ее поддерживать.