Волжский рубеж

Тридцатого августа Петр Алабин отправляет телеграмму князю Дондукову-Корсакову: «Сообщаю Вам, ваша светлость, о вооруженных столкновениях в Джумайском и Кюстендильском округах между турками и болгарами и о нападении башибузуков на деревню Сушицу Джумайского округа».

Все случилось так, как и должно было случиться после подписания Берлинского договора. Миллионы болгар, только что решившие, что их родная земля вернулась к ним, во второй раз потеряли ее. Это было и горе, и великое разочарование, и крушение надежд. А турки, хоть и давали обещание на Берлинском конгрессе относиться с веротерпимостью к христианам на своей территории, конечно же, не могли простить им восстания и полной победы. Но там, где регулярные турецкие части не посмели бы вырезать тот или иной хутор, башибузуки, не знавшие никаких человеческих правил, творили все что угодно при полном молчании султана и его наместников.

Все начиналось заново – война точно и не прекращалась.

Целые дни Петр Владимирович проводил в заботах. И в губернаторском кресле, принимая мелких чиновников, слушая через переводчика жалобы и просьбы горожан и крестьян, подписывая бумаги, и в разъездах по городу и его окраинам. Иногда Дринов помогал ему, иногда он – профессору-болгарину. Надо сказать, оба они пытались не утонуть в рутине повседневной работы, и это им удавалось. А все потому, что оба оказались людьми с фантазией, были полны преобразовательскими идеями, неравнодушными, да и князь Черкасский, этот прирожденный администратор, тоже не давал им заскучать. Что помогало Петру Владимировичу, это серьезный опыт Вятки и Самары, где он выплавился в умелого и дальновидного администратора, и боевой опыт четырех европейских войн. Петр Владимирович прекрасно понимал, что болгар надо учить и администрации, и военному делу. Иначе говоря, ковать не только чиновничий аппарат, но и командно-офицерский. Пройдет еще несколько месяцев, и русские войска по предательскому Берлинскому соглашению должны будут покинуть Болгарию. А что дальше? Оставить их один на один с куда более предприимчивым и практичным врагом? Ну нет! И пока Марин Дринов занимался просветительскими делами, подъемом культуры своей страны, Петр Владимирович взялся за иные дела. Он подал интереснейшую идею князю Черкасскому, и тот ответил одобрительно и воодушевленно: «Не сомневался в Вас, Петр Владимирович! Сделаю все, что смогу». Что и говорить, связи у князя были колоссальные! Без его сиятельства дело, разумеется, не пошло бы. Князь обещание сдержал – пробил идею Алабина. В течение нескольких месяцев Петр Алабин открыл несколько военных училищ, а самых одаренных юношей, сразу проявивших себя в учебе, отправил в Россию. Лучших стрелков – в Елизаветградскую юнкерскую школу. Будущих топографов и пиротехников – в Петергоф. Будущих оружейников – в Тулу. Впрочем, на что упирал князь Черкасский, продвигая эти идеи при дворе и в министерствах, если болгары сами не смогут дать отпор туркам, придется это делать русским. Так не лучше ли воспитать бойцов из братского народа? Тем более что без регулярной армии не может быть полноценного государства!

Алабин и Дринов сделали все, чтобы Болгария в этот короткий срок, пока они были администраторами Софии, вступила в Международный почтовый союз. Были введены Медицинский и Аптечный уставы. Они же организовали первый народный банк на территории Болгарии и запустили в работу первые типографии. А работа этим типографиям была – там печаталась вся русская классика XIX века.

Болгарам только оставалось выучить русский язык!

– Петр Владимирович, уверяю вас как славист, филолог наши языки сверхъестественно близки! – горячо восклицал Марин Дринов, держа в руке новенький томик Пушкина с «Евгением Онегиным», только что присланный из типографии. – А что это значит?

– Продолжайте, Марин Степанович, – с улыбкой говорил Алабин, прекрасно понимая, что на просветительской ниве у Дринова конкурентов мало и у него есть чему поучиться.

Этот профессор не только имел живой и острый ум, но и умел заглядывать далеко вперед.