Волжский рубеж

Императору и королю оживленно кивали: в рамках интересов империи Габсбургов он был абсолютно прав. Действительно, и простаку было ясно, что с такой Болгарией, воистину «Великой Болгарией», как было тысячу лет назад, когда она противостояла самой Византии, доминировать Австро-венгерской империи в этом регионе придется недолго!

Все началось 6 марта того же года с выступления министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Дьюлы Андраши Старшего. Это была одиозная фигура. Он был героем венгерской революции 1848–1849 гг. и ревностным ненавистником Австрии, затем в Константинополе возглавлял венгерское революционное правительство. Эмигрировал во Францию, был заочно приговорен к смерти и даже символически казнен австрийскими властями. Но когда мытарства революционера ему надоели, он покаялся в грехах, вернулся в Венгрию и принес присягу Францу Иосифу. Все-таки граф, высокая кровь, как тут не простить аристократа? Наконец, все ошибаются! Тем паче, что с годами Дьюла стал прямо-таки почитателем политики Габсбургов. Да еще выступал за оккупацию австро-венгерскими войсками Боснии и Герцеговины. И вот добился значимого в империи кресла – министра иностранных дел.

Он официально попросил встретиться Россию и Турцию на нейтральной стороне, при свидетелях, и в подробностях разъяснить все пункты Сан-Стефанского договора, по которому так поспешно были поделены огромные европейские территории. А вот Англия вдруг стала готовиться к войне, и лорд Биконсфильд не скрывал, кто теперь его враг. Министр иностранных дел Великобритании Дерби, симпатизировавший России и ранее говоривший своему премьеру, что тот «ставит не на ту лошадку», подразумевая Турцию, публично ушел в отставку. Россия поняла, что дела начинаются нешуточные, а новую войну она не потянет. Тем более, с такими грозными державами, как Англия и Австро-Венгрия. Грезы о счастливой концовке войны с радужными перспективами вдруг начали меркнуть на глазах.

Придворные русского царя однажды увидели, как, стоя у окна, выходившего на Сенатскую площадь, он вдруг закрыл лицо руками и прошептал:

– Господи, возвращается тот же сон! – По спине императора точно пробежала дрожь. – Все тот же кошмар!..

Лишь немногие поняли, о чем идет речь. Это Александру Второму, а не его несчастному отцу, опозорившему страну, пришлось глядеть побитым псом в глаза иностранным дипломатам! А ведь это был первый год его царствования! Он должен был начаться по-другому!..

Россия обратилась к Бисмарку как к посреднику, ведь канцлер шел на сближение с восточным соседом. Но тот заявил, что является всего лишь «честным маклером», тем самым сказав, что его дело – сторона. Он мог только посоветовать соседу и впрямь-таки встретиться за круглым столом и объясниться с великими державами.

Бисмарк милостиво приглашал всех к себе и высказал желание быть председателем на правах хозяина.

Россия не смогла отказаться от встречи. Сам Александр Второй, разумеется, не поехал выяснять отношения. Два новоиспеченных фельдмаршала Романовых тоже отказались. Они сказали, что дипломатия – не их конек. И потом, еще недавно они были триумфаторами, а что теперь?

Исход конгресса оставался неясен.

Был послан князь Александр Михайлович Горчаков, самый авторитетный дипломат России, аж Николаевской закалки, лицеист и однокурсник Пушкина. Все бы хорошо, но ему уже исполнилось восемьдесят лет, и живость ума его давно присмирела. Тем более что и ошибки за ним водились, и его инертность была известна всем. А в Берлине нужен был боец. И с ним поехал граф и генерал Петр Андреевич Шувалов – герой недавней Балканской войны. На него, боевого офицера и дипломата, более и надеялся Александр Второй. Он думал так: Горчаков станет подсказывать, Шувалов – биться. Но в Берлине оказались политики почище и первого, и второго.