Воображение мира

Ни Эйхман, ни персонал Освенцима не считали себя посланцами злых сил. Однако они есть воплощенная безличность, «обыкновенные», «подневольные» люди, «винтики системы».

Вот почему, если зло решило воплотиться, оно предпочтет среднего человека, а не, скажем, опереточного злодея. Средний человек поможет злу до поры до времени слиться с ним как с фоном и набраться сил, чтобы проникнуть потом в умы и души. А вера в собственную правоту и благонамеренность позволит злу стать по-настоящему большим.

Но безличное может восторжествовать только в собственном космосе. Так что, в сущности, частные люди могут быть спокойны: необщее выражение лица – крепость. Но есть проблема: если крепость не сдается, зло пытается ее уничтожить.

Плохая новость в том, что та самая «слабая» логика зла может попробовать это сделать с помощью уничтожения всей цивилизации.

Однако деньги лучше многого в этом мире отличают добро от зла. Поскольку большие деньги так устроены, что чаще всего на них покупают будущее, которое как раз и маркирует благонамеренность обеих сторон сделки («агентов транзакции»).

Я не знаю долгосрочных вкладов, помещенных на службу зла.

Денежные потоки подобны подсвеченной изотопами крови – выявляют участки омертвения во время стресс-теста общественного организма.

Зло может маскироваться как угодно, но у него есть четкий, надежный признак: зло не обращено в будущее, потому что его цель – небытие.

Глаз Феллини

В финале «Сладкой жизни» герой натыкается на берегу на какое-то морское существо, выброшенное штормом, и камера долго показывает его, существа, огромный глаз.

Очень внимательный, бесстрастный, пристальный – предельно человеческий и в то же время предельно иной.

Кому именно из тварей этот глаз принадлежит – в фильме не становится понятно, но этот взгляд я лично помню полжизни.

Сейчас мне кажется, что этот крупный план – метафора не столько «всевидящего ока», сколько камеры, чья задача – преломлять реальность, переводить ее в состояние сознания, в смысл.

Это как раз то, что описывается формулой «Бог видит нашими глазами»: могучая невыразимая сущность, абсолютно чуждая сущности человеческой, реализуется только через робкий, одинокий, страдающий взгляд.

При этом очевидно, что для Феллини важно было оставить тайну принадлежности этого глаза нераскрытой, чтобы зритель навсегда запомнил эту странную, волнующую загадочность.

У Моби Дика мог быть такой взгляд.

В Гемаре сформулировано, что главным признаком человечности живого существа являются глаза: о существе самого необычного облика, если у него глаза человека, следует судить как о человеке и поступать с ним как с человеком, будь это любой обрубок.

У животных нередко бывает понимающий взгляд – у собак, например, у дельфинов, обезьян, лемуров.

Но самый человеческий (и в то же время пугающе чуждый человеку) глаз – у гигантского кальмара.

Ученые считают осьминогов и кальмаров высокоразвитыми существами с недюжинным интеллектом.

Недаром «Сладкая жизнь» смотрит на нас, скорее всего, через глаз кальмара.

«Не выходи»

«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», – написал Бродский в год моего рождения и настаивал, что следует забаррикадироваться от мира, идеологии, напастей.

Спрашивается, чего ради?

Ради смысла, конечно.

Цивилизация зародилась в тот момент, когда человек обрел досуг, превратившись из охотника-собирателя в земледельца. Главным приобретением в результате такой метаморфозы стала совсем не прибавка в пропитании. Напротив, человечество оголодало, став оседлым, пища стала скудней и однообразней, благополучие и жизнь теперь зависели от милости провидения – количества осадков, благорасположенности соседей.

Но избыток личного времени в период между жатвой и посевными стал тем черноземом, на котором взошло воображение и способы его кодификации.

Другими словами, более точными (и печальными), это объясняет Кафка: «Нет нужды выходить из дому. Оставайся за своим столом и прислушивайся. Даже не прислушивайся. Жди. Даже не жди. Будь неподвижен и одинок. И мир разоблачит себя перед тобой. Он не сможет поступить иначе»[12].

Глаз царевны

Корневая причина нынешних кризисов берет начало в антропологии. И только потом подключаются следующие уровни – геополитика, религия, но в первую очередь экономика.

А когда об экономике той или иной страны начинают судить не с помощью количественных шкал, но по индексу сложности технологических возможностей, становится очевидно, что зерно кризиса – во внезапно возникшей непреодолимой разности между качественными особенностями нейронных систем, населяющих планету.

Это новая реальность, как бы кто ни восклицал: мол, что проблема образованный vs необразованный класс существовала всегда. Ибо развитие мира – в умножении его смыслов. Проблема отставания, конечно, не новость, но никогда еще эволюция не теряла из виду биологический вид.

В пределах двух поколений (точка на дарвиновской оси) скачкообразно возникла новая формация существ, взявшая себе в союзники новый способ организации связей.