Воображение мира

Зато Остап Бендер верил, что справится с такой задачей, что доберется на «Антилопе» вместе со своей апостольски немногочисленной паствой до тучных пастбищ Элизиума. Ибо он был фигурой поистине мессианского масштаба. Рио-де-Жанейро, в сущности, для него – Город золотой, билет в который нельзя оплатить честной (однако ординарной) чечевичной похлебкой, трудом, – но можно заслужить работой воображения, основным инструментом цивилизации: умом и смекалкой (рядом «комбинаций», набором «честных способов отъема денег»). Остап преследовал мечту, как Колумб – удвоение мироздания с помощью открытия Нового Света; как смертельно раненный король Артур – целебный остров Авалон, царство феи Морганы. Уязвленный копьем существования, «сын турецкого подданного» (намек на по-королевски высокое происхождение: многие крупные зерновые дельцы Портофранковской Одессы становились турецкими поданными ради торговой выгоды) Остап Бендер поэтически презирал реальность и был устремлен в воображение, как в ложесна обетованной возлюбленной, в жизнь теплую, сытую, лишенную страданий. Он – Пугачев и Стенька Разин, некогда бунтовавший против казенной неволи, стремившийся к райской добыче в виде персидской княжны. Остап так же вешает комендантов и жрецов действительности, советского Мордора, как это делал Пугачев. Бендер обретает дружескую помощь двух родственных хоббитов – Балаганова и Паниковского, заражает их поиском сокровенного кольца – золотой двухпудовой гири. Он бросает вызов татю Корейке, нажившемуся на несчастьях 1921 года. И одерживает великолепную, хотя и пиррову победу, а Разин заполучает княжну, выбросив за борт добытый ценой жизни билет на Острова блаженных.

К тому же Бендер в каком-то смысле сионист, авантюрно-пародийный вариант Теодора Герцля (вероятно, одна из первоначальных попыток создания Еврейского государства в Южной Америке не осталась не замеченной авторами «Золотого теленка»). Это о его возлюбленной фее по имени Рио писал Чехов, когда рефреном уповал (саркастически, но с тайной серьезностью) на страну «людей будущего», той эры, что наступит «может быть, через сто, через двести лет, когда человек станет честен, справедлив и прекрасен».

2

Труд – один из главных героев Чехова. Если у Чехова есть философия – то это философия труда как светлого будущего.

Философия труда – хоть проста и величественна, но драматична:

«– Мне кажется, вы правы, – сказала она, дрожа от ночной сырости. – Если бы люди, все сообща, могли отдаться духовной деятельности, то они скоро узнали бы всё.

– Конечно. Мы высшие существа, и если бы в самом деле мы сознали всю силу человеческого гения и жили бы только для высших целей, то в конце концов мы стали бы как боги. Но этого никогда не будет – человечество выродится и от гения не останется и следа».

3

Труд, Мир, Май – оживляющими заклятиями реяли над детством. Труд, снискавший у Энгельса славу, выпрямлял позвоночники и принуждал спуститься с деревьев на землю. Чтобы землю эту рыть. Рыть сначала окоп, километры окопов, а когда война победит, зарываться от нее вглубь, искать в ней, глубине, себя, в потемках искать врага, его обнимать, душить, кормить черноземом… Труд войны – он всегда на мази, он хлеб мирной жизни, потому что он труд, он стремление: работай – скоро война. Или нет, впереди счастье, войны не будет. Тогда работай для счастья, забудь, что оно тоже – война, вот котлован, вот твое место для счастья, вот колоссальный, многомиллионный кубометраж, он гнетет, поднимаясь, отражаясь в просторе воздушных могил, вознесенных теми, кто лег в котлован. Мириады арматурных и свайных костей – фундамент труда, который есть счастье, работай, не думай, много работай, поднимай дневную норму, не снижай, умножай поколенья труда, помоги им!

Мертвый летчик реет над землей, которую ты роешь, реет в колыбели под брюхом твоего котлована, дирижабля – пустившего пальцы, корни Труда в небо.

И шар поворачивается, тень наползает.

4

Труд в различных мыслительных ракурсах драматически существует почти во всех произведениях Чехова. В «Дяде Ване» – Астров, Войницкий, Соня бессмысленно трудятся на благо безличного Серебрякова и Природы. Вся страстная любовная диалектика «Дома с мезонином» парадоксально основывается на полемике художника и девушки, бестолково увлеченной народничеством. В «Черном монахе» – трудолюбивый садовник и его дочь, да и сам Коврин, которого беззаветный труд привел к сумасшествию, к тщете. Все бесплодно: труд любви, труд сада-жизни, труд лучших мыслей.

Так как следует трудиться, чтобы не сойти с ума? Как уберечься?

«Скучная история» – тщета академических трудов и построений. «Дуэль»: фон Корен превозносит труд; и от противного – тунеядец, трутень, душевный ленивец Лаевский, которым фон Корен решительно готов пренебречь как паразитом, преображается в трагическую личность, исполненную не сплина и нытья, а полновесных экзистенциальных смыслов.

5