Воображение мира

А запах креозота? Он исчез совсем – уже в моем детстве все более или менее серьезные дороги были с железобетонными шпалами. Креозот – и то уже выветрившийся, можно было унюхать у телеграфных старых столбов и на узкоколейках. Теперь я его чувствую только на старом вокзале Тель-Авива, где в точности реставрировали подъездной участок: музейный запах. Почему не создать музей запахов? Я бы вдохнул пороховой запах Бородинской битвы. Или запах зарослей папоротника и хвоща – аромат палеозоя.

Казанская железка воняла тамбуром скорого поезда, мазутом из протекающих цистерн и горячей зеркальной сталью.

Креозотом еще пропитывали кабельные катушки – циклопические бобины с нитками великана: толщиной в руку кабелем, обмотанным промасленной бумагой и облитым гудроном. А вместе с этими катушками появляется и Венедикт Ерофеев на кабельных работах под Лобней: строительный вагончик, горизонт, с низких облаков свисают до земли космы дождя, на березе ссорятся мокрые галки, раскисший октябрь; капли трогают черную воду в канаве, облетевшая лесополоса, по ее краю бежит с поджатым хвостом собака; рабочие в вагончике разливают и звонко сдают буру замусоленой распухшей колодой. У траншеи темнеют катушки с кабелем, а Венедикт Ерофеев, сидя на пороге вечности, посматривает зорко на бегущую собаку и в конторской тетради выводит шариковой ручкой последнюю русскую прозу.

Жрецы и кони

Поехал я как-то с приятелем к его девушке на дачу в гости. Дача эта была в деревне Малые Жеребцы, что неподалеку от военного аэродрома Чкаловский. В те времена войска возвращались из колоний и грузовые самолеты на глиссаде приоткрывали люк, чтобы сбросить в лес контрабанду.

Мы кружили битый час в тех краях, крепко выпившие – мы заплутали, потому что, как перед войной, в тот год грибов было хоть коси, и мы уж не знали, куда их девать, набив ими снятые куртки с завязанными рукавами.

Время от времени встречали кого-нибудь из местных, и пьяный Гоша, перепутав все на свете, спрашивал у них, где тут деревня Большие Жрецы. Никто не признавался, и мы с чистой совестью возвращались к подосиновикам.

Уж еле плелись, но азарт есть азарт, как вдруг над нами заревел серебристый кашалот и четырехмоторный Ил-76 прополз по верхушкам деревьев. Затрещали ветки и что-то, глухо долбанув в землю, покатилось в овраг, оглушительно ломая орешник.

Мы не успели бросить свои подосиновики и кинуться вниз, как нас окружили трое штатских: правые их руки были заведены к кобуре под мышку, в левых трещали рации. Мы встали.

– Чего делаем, уважаемые?

– Грибы собираем.

– Ладно. А ищете кого?

– Большие Жрецы, – пошатнулся Гоша.

– Жрецы?

– Жрецы.

– Так это мы – жрецы, все трое.

Мы обомлели.

Но Гоша, нахмурив на мгновение брови, нашелся:

– Жрецы, значит. А культ у вас какой?

– Культ у нас – СССР называется.

– В гробу я видал такой культ, – ответил Гоша. – СССР изжил себя. Колосс на глиняных ногах!

– Знаешь что, молодой, – ответил дядька, выпрастывая из-под куртки пистолет. – Беги ты подобру-поздорову.

– А мы не знаем, куда идти! – вскрикнул Гоша. – Мы Больших Жрецов ищем.

Тут еще один, тоже с пистолетом, решил вмешаться:

– Валентиныч, о чем речь? Какие жрецы?

– Не свети меня, – прошипел тот. – Не видишь, дебилы попались. Сейчас все дурдомы разогнали, с этой перестройкой.

Явно лица военных, твердые скулы, колючие глаза. Тут третий подходит, затвор передергивает:

– Валим?

– Ты, что ль, копать будешь?

До этого момента я почти не понимал, что происходит. Мне, выросшему в области третьего круга ПВО Москвы и не раз в школьные годы попадавшему в запретку, казалось, что мы очутились в какой-то секретной местности и часовые должны нас переправить на КПП. Вот только почему они в штатском – я не был способен понять. И что за странные разговоры?

Гоша не унимался:

– Так что, товарищи жрецы, отсталая у вас религия! Культ СССР – это туфта. Вот у нас – культ Роберта Фриппа и Кейт Буш. Слышали такую музыку?

На этом, собственно, все. Первый махнул на нас пистолетом и стал спускаться в овраг. Остальные за ним. Я же, почуяв недоброе, потащил Гошу из леса на шоссе, на шум машин. Пройдя по нему, мы наткнулись на указатель: «Малые Жеребцы».

Вечер завершился картошкой с грибами и беседой с отцом Гошиной невесты, полковником авиации, летавшим над Синаем на МиГ-25.

Мы рассказали все и поклялись ему забыть про Больших Жрецов, встреченных в лесу. А заснули в стогу сена, рядом с выводком коз, мучивших меня ночью звуками ада с чертями.

А еще через два месяца СССР перестал существовать.

Труд Чехова и Герцля: 1860–1904

1

Имя Макар происходит от антично-греческого «макариус» – «блаженный». Ветхозаветные Острова блаженных задали европейской утопической мысли образ рая. Эти неведомые острова всегда отодвигались за край ойкумены с каждым ее расширением после географических открытий или завоеваний. На этих островах в воображении смертных благочестивое собрание избранных прогуливалось по Елисейскими полям, где наш Макар даже и не мечтал пасти своих телят.