Воображение мира

«Я написал комедию. Плохую, но написал», – сообщает Чехов Плещееву о завершении работы над «Лешим». Позже он переделает пьесу в «Сцены из деревенской жизни», по сути, в трагедию, и назовет «Дядя Ваня». Поражает, как прекрасно работает редактура по принципу отсечения лишнего. Астров становится второстепенным героем, но очень важным, а проходной, почти водевильный Войницкий – едва ли не королем Лиром.

У Чехова в пьесах специально никто ничего не делает, чтобы, исполнившись томления, прийти в драматическое состояние и поговорить о труде. И в конце, после кошмара поставленных и неразрешенных вопросов, им заняться.

Труд – это такой Годо: на сцене не присутствует, но о нем время от времени все говорят. Пьеса, таким образом, звучит как трагическая пауза в смертном мороке труда.

Однако Астров справедливо чертыхается: из-за вас я угробил три месяца.

Занавес падает, и Труд вновь возобновляется – как небытие – на долгие годы. В этом – закономерная ирония: искусство – пьеса, рассказ – суть передышка.

«Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем, и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем. Я верую, дядя, верую горячо, страстно… (Становится перед ним на колени и кладет голову на его руки; утомленным голосом.) Мы отдохнем!»

6

Почему дядя Ваня – дядя? Видимо, таким обращением автор вызывает к нему симпатию, доверие, веру в то, что он обладает подлинным знанием о мире. «Скажи-ка, дядя…» И потому, что только Соня могла назвать его дядей. Трудолюбивая, некрасивая, несчастливая девушка.

Отец ее Серебряков безличен – он символ тяжелого труда. Что он пишет в своем кабинете, какую тщету – никто не знает. Он – сгусток пустоты и безразличия. Сцена его примирения с Войницким, управляющим имения, многие годы спустившим на поддержку его благосостояния, его тщеты, – ужасна как повторяющийся дурной сон, обреченный на вечный круговорот возобновления.

Мир нужно строить на земле, а не ждать смерти как воздаяния. Нужно скорее просвещаться, а не ждать, когда тебе исполнится сорок семь лет, возраст дяди Вани – возраст проигранной жизни.

7

Чеховская биография, как и произведения, изобилует драмой труда: Таганрог, тягло прилавка, забубенная церковная служба, позже, в Москве, куда семья бежит от долгов, – ярмо мелких вещиц на заказ. Отец писал ему в Таганрог: мол, много шутишь в письмах, а мы тут без свечей сидим, где хочешь, а добудь денег к такому-то числу.

В части лавочных дел Павла Чехова автобиографичен образ Лопатина из повести «Три года». Потомственный лавочник Лопатин выделяется среди остальных членов семьи стремлением к светлому мыслительному труду. Отец и брат его поглощены торговой деятельностью, скрупулезной, трудоемкой, жалкой, мелочной, заморочной, с обилием церковных ритуалов. Отец бессмысленно старится, слепнет, брат Лопатина сходит с ума, от отчаяния увлекшись пустым философствованием, которым, как выяснилось в конце повести, всегда подспудно был очарован.

Так вот, в сцене объяснения с будущей невестой труд – главный мотив, как и полагается навязчивой идее.

«– Меня нельзя обеспокоить, – ответила она, останавливаясь на лестнице, – я ведь никогда ничего не делаю. У меня праздник каждый день, от утра до вечера.

– Для меня то, что вы говорите, непонятно, – сказал он, подходя к ней. – Я вырос в среде, где трудятся каждый день, все без исключения, и мужчины и женщины.

– А если нечего делать? – спросила она.

– Надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был необходим. Без труда не может быть чистой и радостной жизни».

8

Так каким должен быть труд, чтобы он был основой чистой и радостной жизни? Ответ на этот вопрос – вместе с уверенностью в его, ответа, отсутствии – один из основных движителей чеховского письма.

И не только письма. На Сахалин он поехал именно из-за размышлений о человеке как заложнике простой и беспощадной жизни. (Мыслимо ли?! – Чехов-труженик переписал все каторжное население Сахалина – и составил подробнейший отчет о поездке.)

Очевиден безвыходный пафос: освящение труда. Труд должен быть светел. Копать нужно не землю, а воздух, свет: то, из чего состоит воображение.

9

Кроме того что «Улисс» наследует «Скучной истории», важно: Антон Чехов – точный ровесник Теодора Герцля (на полгода раньше родился, умер двумя неделями позже); вдобавок работа «Еврейское государство», гимн будущему, опубликована в год провала «Чайки» – гимна жизненной неудаче.

Герои Чехова, когда из беспомощности бормочут о том, что «когда-нибудь, лет через сто или двести, человек станет прекрасен», – по сути, возвещают идеи Герцля, – конечно, без особого понимания вопроса.