Читаем Вор весны полностью

Вор весны

Не дать ему понять, что я чувствую, — единственная власть, которую я имею над ним, единственная власть, которая у меня вообще есть в этом месте. Если уступлю моменту — если наклонюсь сейчас и сцелую эти крошки с его подбородка, — у меня не останется ничего. Я буду полностью в его власти.

И все же, я больше не уверена, что возражаю.

— Сефона? Все в порядке?

— В полном.

Аид смахивает крошки, выглядя разочарованным. Я стараюсь не позволять этому чувству овладеть и мной.

Я не могу позволить себе ничего, что хотя бы отдаленно будет напоминать рождественский ужин, но соглашаюсь на дегустацию вина и сыра, Аид полон решимости найти вино, которое действительно мне понравится и не имеет к фэйри никакого отношения. Он колдует над выбором лучших смертных деликатесов, и, в конце концов, я нахожу то, что по вкусу не похоже на кислый виноградный сок.

— Мне нравится это.

— Это?

— Да, а что?

— Это самое дешевое и отвратительное вино…

— Не уверена, что вино может быть отвратительным…

— О, еще как может, и это такое.

— Оно фруктовое.

— «Оно фруктовое». Нет. Нет, Сефи, я категорически отказываюсь позволять этому вину быть твоим любимым. Попробуй что-нибудь другое. Немедленно.

— Номер 3 тоже довольно хорош…

— Нет! И не Мерло! Что не так с твоими предпочтениями в вине?

Я прищуриваюсь.

— Иногда ты можешь быть настоящим придурком, знаешь?

— Я прекрасно осознаю свои придурковатые наклонности.

— А ты знаешь о своем ужаснов вкусе в вине?

Я хмурюсь.

— Не трогай мои вкусы.

— О, ну, я полагаю, у всех есть свои недостатки.

— Да. У некоторых их больше, чем у других, — говорю я, хотя его список уменьшается с каждым днем.

Я делаю глоток понравившегося мне вина. Аид подавляет дрожь от моих действий.

— Вызови огонь, — говорю я ему. — Я хочу поджарить маршмеллоу.

Мы поджариваем маршмеллоу на открытом огне, а после я бросаю ему вызов в игре «пухлый кролик» — как много маршмеллоу ты сможешь положить в рот и при этом умудриться сказать «пухлые кролики». У Аида получилось десять. У меня — шесть.

— У тебя такой большой рот! — я чихаю, подавившись полным ртом маршмеллоу.

— Полагаю, подходящие слова, которые ты пыталась найти, — это чувственный, привлекательный для поцелуев

рот.

— Полагаю, подходящее слово, которое я искала, — это раздражающий. У тебя раздражающий рот.

— Раздражающе красивый?

Я поджимаю губы, борясь с растущей улыбкой, прекрасно осознавая, насколько раздражающе красив и привлекателен для поцелуев его дурацкий рот.

— Сефона, — говорит Аид серьезным тоном, — я должен кое-что тебе рассказать.

— Да?

— На самом деле я ужасно не люблю маршмеллоу.

— О Боже, я тоже, это просто странные сладкие пенки.

— Правда? Они так странно ощущаются во рту!

— Я знаю!

— Тогда почему ты это предложила?

— Хм, отчасти потому, что надеялась, что они будут лучше поджарены, но также и потому, что хотела увидеть тебя с хомячьими щечками.

Он качает головой.

— Тебе доставляет удовольствие изводить меня.

— Ты так просто ведешься, — я прыскаю от смеха. — Ладно, маршмеллоу — отстой. Как насчет шоколада и ужасного рождественского фильма, который я никогда раньше не смотрела?

Он взмахивает рукой, и волшебное зеркало падает с потолка.

— Что-нибудь конкретное?

Я совсем не помню, что мы смотрели. Знаю, что в фильме есть все клише, и мне кажется, что я уже смотрела его раньше, но детали стали туманными, как только он закончился.

Я помню, как сжимала подушку и лежала на плече Аида.

Помню, что это чувствовалось так естественно, так обыденно, что мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что я это делаю.

Помню, как это послало по мне новое чувство жидкого тепла, того, что пробирает до костей.

Помню, как не хотела, чтобы это заканчивалось, не хотела двигаться.

Но, в конце концов, фильм заканчивается, и часы бьют полночь. День тоже закончился. Аид провожает меня в мою комнату. Он повесил на мою дверь венок, шепчущий золотым очарованием. Я удивлена, что в нем нет омелы.

Удивлена, что ищу ее.

Больше всего я удивлена и разочарована, что ее там нет.

Я почти забыла, что сегодня вообще Рождество. Думаю, это то, чего он добивался. Дать почувствовать то, чего мне не хватало, не напоминая о том, чего там не было.

И это сработало.

И я… я не нахожу слов, чтобы объяснить, как я благодарна.

Или как я на самом деле не хочу, чтобы эта ночь кончалась.

Не знаю, как сказать спокойной ночи.

Я останавливаюсь у своей двери, любуясь венком, пробегая пальцами по лентам, сушеным апельсинам и пучкам корицы.

— Аид… — начинаю я.

Он наклоняется ближе.

— Да?

— Сегодня было… сегодня было действительно… — я останавливаюсь, собираясь с мыслями. — Это было идеально. Спасибо.

Аид моргает, словно мои слова удивили его. Словно он вообще не ожидал, что я что-нибудь скажу.

— Не за что.

Я наклоняюсь и целую его в щеку, задерживаясь дольше, чем следовало бы.