Воробьевы горы

И она завела бесконечный рассказ о том, что творилось в Париже в 1793 году. Она говорила об ртом с ужасом, а Шушка слушал затаив дыхание. Много — бы он отдал, чтобы побродить по городу, где на улицах отплясывали карманьолу и называли друг друга не «кавалер» и «дама», а «гражданин» и «гражданка»! Танцевали в развалинах монастырей («Такое богохульство!» — восклицала мадам Прево) при свете лампадок, на алтаре. Мужчины носили синие тирольские камзолы и закалывали сорочки булавками, которые назывались — «Свобода», потому что украшены были красными, белыми и синими камнями, — цвета флага Французской республики. И звучали лозунги: «Свобода, равенство и братство!» «Какие хорошие слова! — думал Шушка. — Все люди свободны, равны, все люди братья…»

А мадам Прево продолжала:

— Нет, нет, без господ никак нельзя. Когда революция, нет хлеба, угля, мыла. Женщины целые ночи стояли в очередях, ожидая хлеба. На улицах всех хватали. Моего мужа чуть не повесили на фонаре…

«Как же так? — думал Шушка. — Не было хлеба… А у богатых он есть? Если бы они сами отдали все, не было бы этих мучений. Но они не хотели отдавать. Потому бедные и решили отнять у них силой… И я бы отнял, если бы мне не давали…»

— А потом мы уехали в Россию, здесь покойно, здесь царь. Откуда у вас такие грешные мысли, мой маленький?

— А что вы в России стали делать? — заинтересованно спросил Шушка.

Он не понимал, как можно было уехать из Франции, когда там совершались такие замечательные дела.

— Жила при детях у барина в Тверской губернии. Господин хороший был человек, только шутник. Он рассказывал мне, что у него в саду много медведей. Раз я пошла через сад, гляжу, идет медведь престрашущий! Ох, я упала в обморок, а муж мой чуть не застрелил медведя. А это и не медведь вовсе оказался. Это барин велел своему камердинеру шубу шерстью навыворот надеть, чтобы людей попугать. Шутник был, уж какой шутник! — И Лизавета Ивановна весело смеялась.

Но Шушке почему-то не было смешно.

«И няня Вера Артамоновна говорит, что без господ нельзя, и Василий, и мадам Прево. А почему нельзя? Кто так устроил?» — думал он.

Настал долгожданный день. С утра в доме все пришло в волнение. Шушка чувствовал, как от страха у него заходится сердце, хотя ему бояться было нечего: его ни делить, ни продавать никто не собирался. Он решил обязательно поглядеть на страшного дядюшку.

Часа за два до появления Александра Алексеевича приехал старший племянник Яковлевых — Дмитрий Павлович Голохвастов. Братья просили его присутствовать при встрече. Иван Алексеевич пригласил также Андрея Ивановича Ключарева, доброго толстого чиновника, который заведовал делами всех Яковлевых.

Ждали молча. Вдруг в напряженной тишине раздался показавшийся всем неестественным голос лакея:

— Братец изволили пожаловать.

— Проси, — заметно волнуясь, сказал сенатор.

Иван Алексеевич захватил из табакерки побольше табаку и затянулся глубоко и сильно. Дмитрий Павлович поправил галстук, Ключарев поперхнулся и закашлялся. Шушке приказано было идти наверх, в детскую, но он только тихо вышел за дверь и притаился, чувствуя, как озноб пробирает его тело. В полуоткрытую дверь он увидел дядюшку. Александр Алексеевич двигался медленно и нес перед собою на вытянутых руках тяжелый образ — так носят иконы на свадьбах или похоронах. Иван Алексеевич и сенатор поднялись навстречу брату. И тогда Александр Алексеевич заговорил протяжно, в нос:

— Этим образом благословил меня перед смертью своей наш родитель, поручая мне и покойному брату Петру печься об вас и быть вашим отцом в замену его… Если бы покойный родитель наш знал ваше поведение против старшего брата…

— Но, мой дорогой брат, — своим бесстрастным голосом заметил Иван Алексеевич, — лучше было бы забыть эти тяжелые напоминания, лучше для вас да и для нас.

— Как?! Что?! — не своим голосом закричал благочестивый братец и так швырнул образ, что зазвенели серебряные ризы.

Тут и сенатор не выдержал, закричал громко и страшно. Шушка со всех ног кинулся наверх, прислуга попряталась. Что было дальше, Шушка не знал. Раздел состоялся.

Ивану Алексеевичу досталось именье Васильевское с деревнями, сенатору — Новоселье с Уходовом, Александру Алексеевичу — Перхушково под Москвой.

Лев Алексеевич тут же стал подыскивать себе дом, чтобы разъехаться с братом. Иван Алексеевич тоже решил купить особняк в Старо-Конюшенном и за лето отделать его. Весной, и как можно раньше, решено было ехать в Васильевское.

Глава одиннадцатая

НЕУЖЕЛИ ОН КОГДА-НИБУДЬ НАПИШЕТ КНИГУ?

1

Иван Алексеевич, боясь простуды, сына зимой из дому не выпускал. Разве что иногда разрешал прокатить в карете. Но Шушка не любил эти прогулки. Укутанный по приказанию отца шалями и платками, он задыхался. Двигаться не разрешали — не дай бог, вспотеет. Сиди, как ватный болванчик, не смея двинуть ни рукой, ни ногой.