Восхождение: Проза

Вскоре привели эту развалину в божеский вид. И сразу в бригаде увеличился объем залитого бетона: отныне пара крановщиков работала без пауз, необходимых для «поспевания» изделий. Залив бетон на одном полигоне, крановщик переходил на другой. Получался непрерывный процесс: здесь готовится, а там уже поспевает. Заговорили, что такую практику нужно ввести и для других. Единственно, кому такое нововведение было невыгодным, так это заводу, директору Ипатову: бетона и без того нехватка, растворный узел не реконструирован, а тут еще рационализации разные. На том собрании, когда бригада решила доплачивать крановщикам из «общего котла» (а в основном на отремонтированном кране работали Корнев и его сменщик Виктор), Корнев возражал (хотя недоплачивать было бы несправедливо, ведь содержать заброшенный кран в рабочем состоянии хлопотно), но бригада настояла. И вот теперь эти злополучные двадцать пять рублей обернулись против Корнева. Кто написал это письмо? Чем сумели соблазнить или запугать? Взять да и спросить напрямик… Но что-то удерживало Корнева от этого, навалились безразличие, апатия.

До обеда Корнев работал свирепо, молча, ни разу не включив селектор, даже когда стропальщики делали ему знаки: почему, дескать, молчишь?

Когда он вернулся с обеда, бадья с бетоном, «галоша», была уже загружена. О том, что в нее вывалено два замеса, Корнева не предупредили. Впрочем, будь он в обычном состоянии, он и сам бы заметил. И, только начав подъем, сообразил: перегруз. Выдал стропалям открытым текстом по громкоговорителю, да что толку, перелопачивать их все равно не заставишь, уж они-то знают, что такой груз, хоть и вопреки инструкции, сплошь и рядом поднимается.

И все бы обошлось, да затормозил Корнев на стыке тех самых рельсов, из-за которых уже месяц бранился с управленческим начальством. Когда демонтировали старый кран, монтажники уронили противовес — многотонные бетонные блоки, — и на рельсах образовалась внушительная вмятина. Подходящих рельсов для замены не нашлось, и временно уложили, что под руку попалось. Звено в конце путей оказалось на целых полтора сантиметра выше, так что съезжать приходилось потихоньку, а въезжать с разгону.

…Переполненная бадья качнулась, из нее плеснуло жидким бетоном, неожиданно ее повело вбок, и бадья воткнулась в опалубку. Корнев рывком распахнул дверь, выскочил на площадку, увидел, как задние колеса крана на два метра поднялись над землей, и что есть мочи закричал:

— Полундра-а! Бер-реги-ись!

Однако кран не падал. Выручили тормоза. Поняв это в доли секунды, Корнев вернулся в кабину. На микроспуске поставил кран на четыре «ноги». Когда дыхание успокоилось, он высунулся из кабины, замахал кулаком выглядывающим из-за штабеля свай стропалям.

Включил на «ход», но машина с места не двигалась, лишь противно завизжали, пробуксовывая, колеса. «Что такое? Господи, что ж такое? Одно к одному…» Спустившись вниз, Корнев разглядел: задние колеса «промахнулись» мимо рельсов, стояли в снегу между шпалами.

Подошел стропальщик Широков, виновато кося в сторону, снял рукавицы-верхонки, сунул их под мышку, достал сигареты, нерешительно протянул Корневу. Тот, помедлив, взял. Тогда Широков уже смелей предложил спички.

— Что, — спросил он, — амба на сегодня?

— Кому на сегодня, а кому и вообще. — Корнев испытующе поглядел на забрызганное конопушками лицо стропаля и, встретившись с его виноватым взором, добавил: — Если Ипатов на месте, мигом прибежит. Зачем две машины в «галошу» бухнули? К другому крану не могли послать?

Широков захлопал белесыми ресницами:

— К какому? На второй полигон, что ли? Дак он вчера поломался, забыл?

Корнев после разговора с Ипатовым и в самом деле забыл про поломку.

— Ну, в другую бригаду.

— В другую? — удивился Широков. — Ты что? Они нам палки в колеса, а мы им масло в кашу? Интере-есно!

— «Па-алки в колеса», — передразнил Корнев, отошел от стропаля, присел на корточки у колес крана.

— Ну дак че, — сказал Широков, присаживаясь рядом, — давай, слушай, подцепим перегруз, кран приподымется, и мы пихнем его на место. А?

Вдруг Корнев словно заново ощутил ужас, охвативший его, когда увидел, что колеса приподнялись метра на два и осталась самая малость до критической точки. Он представил, как, ударившись о землю, кран распадается на составляющие его фермы…

— Грамотей! Кто пихать-то будет?

— А че, вон скоко нас, ореликов, — Широков кивнул на стоящих в укрытии стропалей.

— Они пихнут, дожидайся! Сейчас-то подойти боятся. Ладно, шабаш. Пропади все пропадом! Утром с Ипатовым толкнете!

Широков потоптался еще немного, пошмыгал носом, буркнул:

— Как лучше хотел. — И пошел к своим.

«Как лучше! — поглядел ему вслед Корнев. — Ишь ты! Сперва доносы сочиняете, а потом «как лу-учше!». Однако, успокоясь, он застыдился, что заподозрил стропалей. «Как еще не ляпнул сдуру! Совсе-ем раскис!»

Оставшись один, Корнев забрался на кран, включил обогреватель. Сел в кресло, закурил.