Восхождение: Проза

Ипатов поднялся со стула и прошелся по кабинету.

— Хорошо. Я, видимо, недостаточно четко обрисовал ситуацию. Неужели вам не ясно, Николай Елизарович, что и сами вы не безгрешны? Ведь вы получали всяческие надбавки, премиальные, то-се, а ведь в это время наш завод не выполнял план. Значит, и вы обманывали свое управление, если разобраться. Разве нет? По большому счету. Во всяком случае, я бы мог при желании сделать так, чтобы всех этих премиальных у вас лично не было. Но я заинтересован в том, чтобы у меня работали добросовестные, опытные и порядочные кадры, и поэтому я не портил ваших сводок, хотя и мог. Посмотрите, не все бригады вашего управления выполняют свой план. Я подчеркиваю — свой, не наш, не заводской. Почему? Потому что мы не можем всех снабдить бетоном и раствором. А вы, ваша бригада, получали все в полной мере. Или вы этого не замечали?

Корнев сидел понурясь. Он был несколько озадачен тем, как ловко и непринужденно директор по-своему объяснил ситуацию. Все у него выглядело логично. И Корнев слегка потерялся, не зная, что ответить.

— Может быть, — сказал он наконец, — я и виноват в чем-то. Но не в том, в чем вы меня обвиняете. Бетон я вырывал у вас, можно сказать, зубами и отстаивал не только свои интересы, а бригады, то есть общие. Позубастее был других — вот и все. А то, что вот вы говорите, за счет других, так именно поэтому я и не хочу молчать, что надоело за счет других-то. Нехорошо это действительно. Если у вас ко мне все, я пойду. А то, глядишь, опять мимо провезут бетон.

Ипатов осуждающе покачал головой.

— Как угодно, как угодно. — И, подождав, пока Корнев дойдет до двери, деланно спохватился: — Чуть не забыл!

Корнев обернулся и будто увидел другого человека: перед ним сидел теперь усталый, слегка рассеянный пожилой мужчина с маленькими опрятными залысинками, постукивал карандашом по листкам бумаги.

— Видите ли, Николай Елизарович, тут на вас одна бумаженция поступила, — Ипатов поморщился, — не особенно приятная. Или лучше и определеннее сказать: совсем неприятная. Мне даже как-то неловко ее зачитывать.

У Корнева по позвоночнику будто сосулькой провели. Хотел беззаботно сказать: «Что ж, прочтите уж…» — и не смог. Еще до того как вошел в кабинет директора, его мучило предчувствие какой-то пакости. И вот предчувствие сбывалось.

В глазах Ипатова, в самой глубине, мелькнуло презрение и растворилось: видимо, он ощутил себя кошкой, играющей с мышкой, — в его интонации чувствовалось превосходство.

— Группа товарищей нам пишет, что вы, пользуясь положением бригадира, занимаетесь вымогательством.

— Чем, говорите? — Это было так неожиданно, что Корнев рассмеялся.

— Напрасно смеетесь. Да, представьте себе, обыкновенным вымогательством, что преследуется законом. Так и пишут, достаточно однозначно… — Ипатов ткнул пальцем в исписанный листок: — «Используя свое служебное положение, бригадир вынудил…» Всего читать, я полагаю, пока не стоит.

— И кто эти товарищи, разрешите узнать?

— Ваши коллеги, что и замечательно. Кол-леги! — Ипатов слегка развел руки. И Корнев невольно потянулся заглянуть в листки, но директор как бы невзначай прикрыл их снова ладонью. — Фамилий я пока называть, разумеется, не стану. Зачем? Так будет верней.

— Разуме-ется, — Корнев медленно вернулся к двери, — та-ак.

— Да, вот такие пироги. — Ипатов вроде и сочувствовал. Во всяком случае, входил в положение. Но тут же и напоминал, что он-то займет ту позицию, на какую его подталкивает сам Корнев. — Спрашивается: каков моральный облик нашего правдоискателя? Ответ: весьма и весьма неприглядный. Есть над чем поразмыслить, не правда ли? Объяснить существо обвинений? Пожалуйста…

Он не помнил, как вышел из кабинета. Стало быть, вот она какая штука, клевета. Очнулся лишь у своего крана.

Удар был выверен, точен, неотразим. Все верно, он не станет доказывать, что не верблюд, он попросту уйдет, что и следовало доказать, как говорят в таких случаях.

Неподалеку от корневского крана уже давно бездействовал точно такой же кран, только очень запущенный, потому что не имел постоянного хозяина и переходил из рук в руки, пока совсем не пришел в негодность. А работать еще кран должен был долго.

Чем-то этот кран напоминал Корневу машину «Бибишку» из любимой книжки его детства. Был у «Бибишки» сначала хороший хозяин, и жилось машине хорошо, радостно, а потом наступили тяжелые времена. Хозяин заболел, и некому стало «Бибишку» обиходить. Не прошло и месяца, как очутился он на свалке, молодой еще, только-только начавший свою трудовую жизнь автомобиль. И вот стоит он под дождем и снегом, молчит, ждет, когда перестанет биться его сердце…

Сентиментально, конечно. Не для взрослого мужика. Но Корнев обязательно купил бы эту книжку и своему, сыну, попадись она ему.