Восхождение: Проза

— Да? Ну ладно, как знаешь. Только вниз не гляди, а то голова закружиться может. — И, взяв сына покрепче за шиворот, встал на подоконник. Поглядел вниз — до земли метров сто. Подножие крана и нижняя крепежная балка неразличимы за снежной пеленой. Ухватившись за страховочный трос, Корнев медленно ступил на самодельный трап, осторожно повел впереди себя сына. И такое чувство его охватило, будто впервые идет он над этой бездной и ему страшно. Внизу движутся массы снега, и кажется, что они с Антоном планируют, балансируя на узкой жердочке, поднятые могучим смерчем… Перешли, вцепились в поручни, отдышались. И дальше уже взбирались по лестнице, и металл перекладин студил до бесчувствия ладони через рукавицы: впереди Антон, набычившись против секущего в висок колючего снега, следом, почти целиком прикрывая его своим телом, Корнев, готовый в любую секунду подхватить, если у того разожмутся пальцы, поддержать.

Отогревшись в кабине над электропечью, Антон сказал:

— У меня руки заболели. Вот здесь, — и показал на сгиб в локте.

У Корнева тоже затрясло в локтях, как тогда, в первый раз, когда он поднимался сюда с самого низу (еще не приспособил трап), с земли и когда весь день мерещилось, что кран, подцепив груз, начинает падать: настолько непрочной и шаткой представлялась конструкция — словно пшеничный колосок, готовый подломиться под тяжестью вызревших зерен.

Мальчуган притих за спиной. Корневу было видно в зеркало, как жадно озирается он, робея, охваченный новыми впечатлениями. И отец не мешал, берег его состояние, сам остро переживал вместе с ним.

Зашумела рация, и далекий, пересыпаемый радиопомехами голос стропальщика стал наводить «вслепую» кранового на цель. Корнев приоткрыл смотровое стекло, взялся за рычаги. И поплыла по кругу стрела, покатилась по ней каретка, гак скрылся из поля зрения — опустился по ту сторону здания; задрожал, завибрировал пол под ногами. На развороте в приоткрытое окно ворвался ветер, обсыпал, уколол лицо жестким, крупчатым снегом. Антон передернул плечами, губами издал «бр-р», прикрыл ладошкой глаза. Стрела плыла в мутно-синем небе, вычерчивая, как циркуль, ровный круг габаритными огнями, оставляющими после себя на какое-то мгновение фосфорический след, и свистел ветер в металлоконструкциях, и вода весело сбегала по смотровому стеклу, вытягиваясь в тоненькую горизонтальную струйку. В рацию врывались музыка и чьи-то заглушенные пространством голоса, тренькал предупреждающий звонок, шевелились внизу почти невидимые стропальщики… И вдруг снег прекратился, Антон прижался к стеклу, пораженный открывшимся неоглядным пространством. И Корнев увидел как бы вместе с сыном, его глазами: мокрые прострелы улиц и проспектов, разбегающихся в диаметральном разбеге к горизонту, трамвай, несущий над собой синевато-розовый бенгальский огонь, два черных контрастных следа на свежем, стерильном снегу от колес самосвала, привезшего раствор, пестрая, будто игрушечная, сшитая из кусочков собака, перебежавшая машине дорогу.

— Бадью, бадью давай, Коля! — зашумело в рации.

— Несу, несу, — ответил Корнев, подмигивая приоткрывшему рот Антону. И стрела поворачивается, точно ствол дальнобойного орудия эсминца, на котором он служил на флоте. Вот нацелилось в прорезь проспекта, вот на «мушке» размытая туманом телебашня, затем подкатываются блестяще-черные контуры торгового центра.

— Вертолетик! — показал пальцем Антон. — Гляди, папа, желтенький! Внизу!

«Вот и нужно согласиться на этот кран. Всякий пошел бы на моем месте, будь у него квалификация… Соблазнительно, соблазни-ительно, нечего и говорить…»

Он решил уже спуститься вниз, позвонить в управление, доложить о выходе крана из строя.

И вдруг понял: после того, что тут случилось, высотный-то могут и не доверить. Скажут: «Э-э, брат…»

Корнев прикрыл ладонью глаза: с соседнего крана вновь пускали «зайчика». «Что тебе надо-то? Прицепилась! — раздраженно подумал Корнев. — Ну-ну, смейся-смейся, ваша взяла. Погоди, еще не вечер…»

Все случалось за эти четыре года, что он тут работал бригадиром, — и непонимание, и обиды, и ссоры, и признание. Вроде бы своим человеком стал, а до сих пор не уверен, что каждый из бригады не предаст в трудную минуту, а тем более в таком деле, как противоборство с Ипатовым: этот многих придавил ногтем, в свою веру обратил. Корнев чувствовал, как напряженно следят за ним его други и недруги, да и просто нейтралы, за всякой его инициативой, всяким жестом, поступком, взвешивают, просчитывают, ждут — выжидают чего-то.

Увидев Виктора, Корнев вскочил на ноги и стоя следил, как шагал Виктор от проходной по тропке напрямик к своему полигону, на ходу здороваясь со встречными. И никто его не останавливал и, значит, об аварии не сообщал. Корнев поспешно спустился ему навстречу.

— Э! — шутливо отдернул Виктор руку. — Чего такой наэлектризованный? Разрядами шибает!