Восхождение: Проза

С высоты в двадцать пять метров он обозревал всю территорию завода: под зимним белесым небом рыжели корпуса цехов, чернели одноногими птицами краны, били ввысь фонтаны пара над паровыми камерами, люди сновали во всех направлениях, самосвалы разбегались по проторенным колеям от растворного узла, бульдозер…

«Да, бульдозер! Бульдозером можно сдернуть. Зацепить перегруз и дернуть. В этом Широков прав. Только нужен еще крановщик. Один здесь, другой внизу… Вот Виктор придет, будем координировать…»

Если об аварии не прослышит Ипатов и не прибежит, то, пожалуй, можно подождать сменщика и в самом деле попытаться выправить положение. Ну, а не получится, надо звонить в управление. Месяц простоя обеспечен. Покуда разберут кран, покуда соберут, как раз месяц и набежит. Неутешительно.

На соседних полигонах шла работа. Звонили, поворачиваясь, краны, сигналили машины, слышался чей-то звонкий голос. И только на корневском полигоне все замерло.

Прошло сорок минут, Ипатов не появлялся. «Знать, уехал куда-то. Хотя ему и приходить незачем… скорее, меня самого поджидает».

Из кабины соседнего крана запустили солнечным зайчиком. Там работала Мария, она таким способом спрашивала о причине простоя. Корнев прикрыл глаза ладонью. Отвечать не хотелось. Недавно ему понадобилось отлучиться во время смены в поликлинику на переосвидетельствование, и он попросил Марию подменить его на часок. Она охотно согласилась, и он ушел, не беспокоясь за последствия. Вернулся же к скандалу: весь час, что он отсутствовал, полигон бездействовал, Мария отказалась разгружать машины, приехавшие на корневский полигон: «Что я вам, девчонка, прыгать с одного крана на другой? Пусть бы ехали ко мне разгружаться». Корнев не стал напоминать ей, как он «прыгал» чинить ее поломки. Даже сплевывать под ноги не стал. Повернулся и ушел. С тех пор они не здороваются.

Чего же теперь «зайчиков» пускать? Злорадствует. И накатила на Корнева черная волна неприязни к человеческой неблагодарности. Ради чего он бьется? Кому и зачем доказывает? Плюнуть, растоптать и уйти! Что ему, хуже будет на другом месте? Он специалист высшего класса, каждый болтик, каждую шайбочку своими пальцами ощупал, везде пригодится. Ему никаких слесарей не надо, он сам все может сделать и обеспечить. А вот они — эти! — пусть без него поживут, пусть вспомнят времена, когда простаивали в ожидании приезда слесарей и оставались без зарплаты. Посмотрим, найдется ли еще такой доброхот-бригадир, который станет, не считаясь со своими интересами, устранять неполадки на их кранах, ругаться на всех собраниях, выбивая запчасти! Посмо-отрим! И жена говорила: «Уйди, не порти себе нервы. Что, тебе нужно больше других? У тебя есть дом, чини водопроводные краны. Сыном займись, которого из-за работы забыл». Нет, ни на какое собрание завтра он не пойдет. И значит, нечего ему страшиться. А там переведется на другое место. Недавно ему уже предлагали высотный кран, он как-то работал на нем, подменяя отпускника. И кран ему понравился, и с людьми сошелся. Почему он должен думать о неприятном? С какой стати?

И он вспомнил день на высотном кране, когда к нему пришли Алла с Антоном. Он еще не поднимался наверх, переодевался в бытовке, увидел их в окно и выбежал навстречу: «Что-нибудь случилось?» А жена смущенно кивнула на сына: «Проснулся и заявил: к папе на кран поедем!» Корнев растерялся, не зная, как быть.

А шестилетний Антон глядел на него без страха, с непониманием опасности. И нельзя было отказать в его просьбе, раз он сумел уговорить мать, которая больше, должно быть, чем отец, боится за свое дитя. И вот они, отец и сын, едут сперва на грузовом лифте, потом выходят в продуваемое ледяным сквозняком и потому мрачное нутро здания и, пройдя его насквозь по шатким деревянным настилам, останавливаются у стальной балки, закреплявшей кран и здание в одно целое. И через окно по этой балке надо перейти на кран. В проеме гудел ветер и наискось валил снег.

— Хо-хо, — растерянно сказал Корнев, — пурга началась.

— И что? — насторожился мальчик.

— Опасно, вот что. Сдует — и полетишь.

— Ничего, — после непродолжительного раздумья решил сын и покрепче натянул свою шапку. Ему еще неведом страх, он полностью уверен в отце.