Восхождение: Проза

«После окончания вуза я почти пять лет проработал на производстве, уже около десяти лет — в НИИ…»

«В институте как-то чище и уютнее», — мысленно добавляет Эдуард Матвеевич и продолжает писать.

«За годы работы мне приходилось сталкиваться с самыми разными людьми. Но вот таких, какими изображены в повести начальник цеха Ершов и сотрудник министерства Вельник, я не встречал. В жизни люди, занимающие такие посты, находятся в самой гуще современного производства, руководят, постоянно решают множество возникающих проблем — словом, много трудятся. Какими же предстают они перед нами под пером автора? Мы можем только догадываться об их деятельности на рабочих местах, но то и дело видим, как они пытаются отделаться от назойливого молодого специалиста с его предложением, как устраивают на вакантную должность «своего человека», как заискивают перед начальством».

В комнату возвращаются ребята. Лушков быстро проходит к своему столу и молча усаживается. Женька останавливается у окна. Бердников начинает ходить по комнате. Время от времени они обмениваются репликами. Но говорят уже о шахматах.

— Эдматвеич, а ты как насчет того, чтобы по новой методике считать? — неожиданно спрашивает Женька.

Вспомнили наконец-то, что он здесь все же кое-что решает. И побольше их в таких вещах разбирается. Подумаешь, какое важное дело — новая методика…

— Ну, посмотреть надо. Что да как, — степенно отвечает Эдуард Матвеевич. — Так трудно сказать, насколько это нам подойдет. Я видел документацию, когда эту методику еще разрабатывали. Там много минусов.

— Да какие минусы…

— Ну, есть, есть, — Эдуард Матвеевич делает вид, что не хочет вдаваться в подробности, и тут же спрашивает: — А вы про эту методику Владиславу Антоновичу рассказывали?

— Да ну… — машет рукой Женька. — Надо уж прямо к шефу с этим сунуться.

— Зачем сразу к нему? — удивляется Эдуард Матвеевич. — Есть же порядок! Владислав Антонович все-таки зам, надо сначала ему доложить.

— Как будто не знаете, что это бесполезно, — мимоходом раздраженно говорит Женька.

— Ну, это уже дело другое… А порядок есть порядок.

— Вы, Эдуард Матвеевич, все условности уж больно всерьез воспринимаете, — не оглядываясь, говорит Лушков.

«Что? — мысленно переспрашивает Эдуард Матвеевич. — К чему это он вдруг? Какую-то гадость имеет в виду». Порывается ответить: «А вы…» — но не может быстро подобрать что-нибудь достаточно колкое. Пока он думает, Женька и Бердников начинают говорить о другом, и обращаться к Лушкову уже вроде бы некстати.

Разговор постепенно прекращается. Эдуард Матвеевич раскладывает перед собой папки и бумаги, пробует заняться работой, но не может сосредоточиться, потому что еще злится на Лушкова.

Все-таки неприятный этот Лушков тип. Такой вроде бы тихий бывает, — слова от него за весь день не услышишь, — а в общем-то неуживчивый. Поэтому его замом в соседний отдел и не перевели, хотя он дольше других здесь работает. Сам виноват, незачем было всякий раз в бутылку лезть. Теперь, конечно, злится, что все так вышло. Только думать-то раньше надо было. И ведь опять вот недавно с шефом из-за отпуска поцапался. А еще, наверное, удивляется, почему к нему такое отношение.

Скоро Эдуард Матвеевич уже забывает о Лушкове и начинает размышлять о своем письме. Перебирает в памяти, обо всем ли написал, и решает, что надо бы сказать и о нравственном облике героя.

«Уныло и однообразно протекает не только служебная деятельность молодого конструктора Ушикина, но и его личная жизнь. Настоящей любви он не ищет. В связях с женщинами довольно неразборчив. Даже неожиданно для себя оказывается поздним гостем своей сотрудницы, к которой до этого вечера никаких чувств не питал».

Эдуард Матвеевич вдруг задумывается и невольно припоминает, как все это описано в повести.