Восьмое Небо

— Н-н-ннет времени объяснять, прелессс-с-ссстная капитанес-с-сса. Поверьте мне на слово, вам не стоит бб-б-б-быть свидетелем того, что здесь сейчас п-п-пппроизойдет.

Голос гомункула звучал так, словно он действительно побывал на всамделишном Восьмом Небе — и вернулся обратно. Едва слышимый, дрожащий, заикающийся, он, тем не менее, звучал немногим громче треска оконных стекол, и этого было довольно.

— «Малефакс»! — капитанесса едва не вскрикнула от неожиданности, — Ты жив!

— Едддд-два ли это м-м-ммоя з-ззаслуга, — выдавил бесплотный гомункул неразборчиво, — П-ппросто у «Б-б-ббарбатоса» внезапно возникло много п-п-ппроблем на острове. Ему ппп-ппришлось снять контроль с м-ммммоих структур и я этт-ттим вв-ввоспользовался. Д-даю ссс-ссвязь с К-корди. Врем-ммени совсем н-нет.

Дядюшка Крунч вдруг осознал, что может двигаться. Что черная жижа, затопившая было его изнутри, стремительно рассасывается, а вместе с ней исчезает и стойкий запах гнили, окружавший «Барбатоса». Он неуверенно попытался пошевелиться — и правая рука, неохотно скрипнув, подчинилась. Постепенно все его члены обретали чувствительность, недостаточную, чтоб ощущать их в полной мере, но достаточную для того, чтоб хоть частично восстановить контроль. Старые, изношенные, реагирующие с опозданием, части его тела, кряхтя от взваленной на них нагрузки, пытались не рассыпаться, поднимая грузное тело на ноги. Под броневыми пластинами что-то отчаянно скрежетало, но он справился, не обращая внимания на то, что правая нога тянется по полу, а из-под левого плеча извилистой струйкой течет масло.

Хвала Розе, он мог двигаться. А значит, еще не полностью выработал свой ресурс.

— Ринни! Ринни! Ты меня слышишь? Ринни!

Голос ведьмы был едва слышен в сотрясаемой вибрацией зале, но, едва услышав его, Дядюшка Крунч испытал невыразимое облегчение — словно прохладный ветерок вторгся в грохочущую обжигающую бурю.

— Слышу, Корди! — капитанесса оглянулась, словно ожидала увидеть в разгромленном зале саму Сырную Ведьму, — Что… Что происходит? Это вы натворили?

— Нет времени! Уходите!

— Что?

— Прочь! Выбирайтесь из здания!

— Почему?

— Оно сейчас рухнет!

— Погоди, не так быстро, нам надо спуститься…

— Нет!.. — голос Сырной Ведьмы на несколько секунд смолк, перекрытый клокочущими в магическом эфире помехами, — Не вниз! Остров сейчас развалится!

* * *

Дядюшка Крунч глухо застонал.

— Что вы натворили?! Нельзя было оставлять вас двоих без присмотра!

— Это все Тренч… Неважно, просто выбирайтесь из здания! Не вниз — вверх!

— Какого дьявола нам делать на крыше дома, который вот-вот развалится? — рявкнул Дядюшка Крунч, и подавил желание треснуть себя грузовым захватом по лбу, — Ах дьявол, «Вобла» же над нами!.. Вы сможете удержать корабль на месте, мальки?

— Да! Вверх!

Не теряя времени, Алая Шельма бросилась к распростертому у стены Габерону и залепила канониру оглушительную пощечину. Тот застонал и медленно открыл глаза. Нога его была согнута под неестественным углом, причиняя, должно быть, ужасную боль. Дядюшка Крунч знал, что человеческая плоть необычайно слаба. А еще он знал, что человеческая плоть необычайно упряма. Настолько, что иной раз даст фору закаленной стали.

— Подъем! — крикнул он, осторожно приподнимая грузовой клешней канонира за ворот камзола, — Нет времени! Вверх!

Ринриетта тем временем привела в себя Шму. Та не сразу поняла, где находится, а когда поняла, первым делом метнулась с испуганным возгласом к Габерону.

— Ты ранен, Габби?

— Полный порядок, — Габерону приходилось говорить сквозь зубы, сдерживая дыхание, — Но, кажется, мне понадобится деревянная нога. Как думаешь, красное дерево еще не вышло из моды?..

— Нога на месте, — буркнул Дядюшка Крунч беззлобно, помогая канониру подняться, — Обычный перелом. Но танцевать на ней ты будешь не скоро… А ну вверх! На крышу! Шму, тащи этого балабола! Ну!

Ассассин была ниже Габерона на две головы, а уж по комплекции и вовсе терялась на его фоне, но каким-то образом сумела поддержать канонира под руку.

— Держись за меня. Я вытащу.

— Благодарю покорно, госпожа баронесса, — Габерон заскрипел зубами от боли, — Но ваша настойчивость меня смущает. Неужели все готландцы столь чужды тактичности?..

Ассассин внезапно выпрямилась, так, что ее лицо оказалось почти вровень с согнувшимся канониром, а глаза их вдруг и вовсе оказались совсем близко. И в этот раз она не отвела взгляд. Напротив, впилась в его лицо так, словно хотела, чтоб оно было последним, что она видит.

— Габби… Габби, заткнись!

Шму потащила Габерона в сторону лестницы. И хоть она заметно пошатывалась под его весом, Дядюшка Крунч решил, что свое слово она сдержит. Быть может, Пустота больше и не давала ей сил, зато ее собственных, заключенных в тощем угловатом теле, вполне хватало на двоих…

Здание уже ходило ходуном, да так, словно его за все углы трепали огромные киты. Со зловещим хрустом лопался паркет, обнажая содрогающиеся в конвульсиях перекрытия, с потолка падала пластами штукатурка, лестница раскачивалась из стороны в сторону, будто веревочный трап в шторм…

— Ринриетта! Ринриетта!