На какое-то время ей даже удалось себя в этом уверить.
Ринриетта сама не знала, отчего остановилась именно под этой вывеской.
Сгущающиеся сумерки несли прохладу — липкую, каледонийскую, норовящую забраться под ткань — и настойчиво гнали домой. Но ноги, как она их ни понукала, отчего-то отказывались ускорить шаг, несмотря на то, что продрогли и ужасно ныли — долгие прогулки по каменным мостовым утомляли куда сильнее, чем прогулки по палубе. Этих прогулок в последнее время было слишком много. Ринриетта целыми днями бродила по городу, уходя из конторы ранним утром и возвращаясь после захода солнца. Она уже знала наизусть каждую улочку Ройал-Оука и каждый его кривой переулок, более того, бывала в местах, о которых иногда не подозревали даже уроженцы острова, но остановиться все не могла. Словно какая-то сила неустанно гнала ее вперед, как ветер гонит невесомую соринку.
Даже отчаянно ноющие ноги не несли ее домой, напротив, выискивали, как удлиннить маршрут, заставляя плутать все новыми и новыми тропами, иногда словно нарочно замедляя шаг. Ринриетта даже не могла на них рассердиться — она сама не хуже ног знала, что ждет ее там, за дверным порогом. Дома. Она даже знала события еще не наступившего вечера, так хорошо, словно бесчисленное множество раз переписывала их в бортовом журнале.
Она снимет отсыревшую за день пелерину и повесит ее возле камина, в котором, разожженное заботливым «Малефаксом», будет тихонько гудеть магическое пламя. Стащит не глядя сапоги с измученных ног — и швырнет их куда-то в сторону. Без аппетита поест, не замечая вкуса и прихлебывая отдающий рыбьим жиром грог. Потом сядет за свой огромный письменный стол, откроет наугад какую-нибудь книгу и будет делать вид, что читает. Но взгляд будет тяжелой сонной рыбиной скользить между строк, не ухватывая смысла, и буквы будут корячиться, словно изъеденные Маревом остовы кораблей, острые и уродливые. Иногда она будет хвататься за писчие принадлежности и порывисто чинить перо, собираясь что-то писать, но желание это угаснет еще до того, как она успеет обронить на бумагу хотя бы каплю чернил. Она будет делать вид, что приводит в порядок дела, но на самом деле лишь перекладывать вещи с места на место. Она будет заставлять «Малефакса» пересказывать новости, не понимая их смысла, и напевать современные формандские арии, не улавливая даже мелодии.
Она знала и то, как закончится этот вечер — еще один бесконечный вечер в длинной веренице прочих. Она будет сидеть в спальне, погруженная в какую-то мучительную дремоту, как в чан со смоляным варом, и слушать, как где-то далеко шелестит в ночи ветер, беспокойно трущийся о черепицу. Этот ветер так и не сможет набрать силу, достаточную, чтоб проникнуть внутрь или хотя бы пошатнуть дом — ветра вокруг Ройал-Оука недостаточно сильны, да и бури бывают редко. Но Ринриетта все равно будет вслушиваться в его голос, до тех пор, пока не начнут сами собой смыкаться веки, погружая ее в беспокойный и тяжелый, полный обрывочных образов, сон.
У нее так и не появилось ни одного клиента, несмотря на то, что работы для барристера на острове была уйма, а она уже знала по именам добрую треть всех соседей. Каждый вечер она клялась себе в том, что с утра немедленно возьмется за ум, но каждый раз, просыпаясь, чувствовала себя такой слабой и вымотанной, словно провела в беспощадной воздушной «болтушке» добрую неделю. Безразлично съев завтрак и выпив чая, она, спотыкаясь, выбиралась на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха — и сама не замечала, как своевольные ноги уже несли ее куда-то прочь от дома…
Нащупав вывеску «Магические зелья и декокты», взгляд почему-то сам остановился на ней. Пристал, как рыба-прилипала, хоть швартовочные концы заводи. Ринриетта усмехнулась и двинулась к вывеске. Несмотря на то, что она устала и замерзла, ей вдруг захотелось увидеть курящийся магическими парами ведьминский котел, ощутить сотканный из самых странных ароматов запах волшбы. Ведьминская лаборатория «Воблы», оборудованная Корди в одном из самых дальних и тесных отсеков, всегда казалась ей уютной, хоть и была засыпана рыбьей чешуей…
Ринриетта ощутила желание отвесить самой себе пощечину. Холодной и мокрой рукой, наотмашь. Но лишь скрипнула зубами.
— Может, у них есть снотворное зелье… — пробормотала она, берясь за ручку двери, — Или еще какая-нибудь дрянь, которая поможет мне отрубиться…
Внутри она не обнаружила ничего, напоминающего ведьминскую лабораторию. Ни пузатых реторт, ни кипящего варева в огромном медном котле, ни россыпи рыбьей чешуи. Даже пахло здесь чем-то легким и кофейным, как никогда не пахнет в лабораториях. И еще здесь было светло и чисто, как в какой-нибудь ресторации на вершине острова. Может, вывеска лгала?
— Ужасная погода, не правда ли? Подходите, мисс, к прилавку. Каким зельем я могу порадовать вас этим пасмурным вечером?