В 1942 году, когда немцы рвались к Кавказу, в Баку было сформировано несколько бригад морской пехоты. Курсантов младших курсов нашего училища направляли в эти бригады. Морпехи вступили в бой на подступах к городу Орджоникидзе и остановили танковые колонны немцев. В 1943 году оставшихся в живых курсантов вернули в училища. В нашем классе собрались все фронтовики Дизельного факультета: Павло Дорогань, Артем Абрамов, Сергей Личак, Юрий Дербеденев, Костя Краснов и Миша Виноградов. С Мишей я спал на одной двухъярусной койке и помню, что он был очень беспокойным соседом. Во сне он бился головой и кричал: «Куда вы его несете? Он уже давно мертвый!»
Ребята рассказывали, что наша пехота во время отступления от Ростова была полностью деморализована, бежала без оглядки и полностью потеряла боеспособность. Едва наши моряки успели занять оборону, как нахлынули тучи танков, за ними пехота на машинах, а в воздухе «Юнкерсы» и «Хейнкели». Когда немцев встретили организованным огнем, они сначала удивились, а потом стали лезть напролом. Началось побоище, кончившееся тем, что немцы не выдержали и перешли к обороне. Их командующий генерал Лист погиб под Моздоком, и в газетах появились карикатуры на этого Листа с подписью: «В Моздок я больше на ездок».
Об этом подвиге моряков история скромно умалчивает. Только в мемуарах маршала Крылова перечисляются номера бригад морской пехоты, но никакой разницы между этими героями и драпальщиками из пехотных дивизий не видно и в этих мемуарах.
Через Баку в 1943 году проходила трасса движения союзнической помощи нашей стране. Грузы шли через Иран, Баку и далее.
Участие союзников в войне с Германией мы почувствовали через появление в нашем рационе кое-каких заграничных продуктов. Гороховы суп-пюре мы называли «слезы Черчилля», а консервированную колбасу – «улыбка Рузвельта». Такой сарказм был вызван тем, что союзники бессовестно отлынивали с открытием второго фронта и выжидали, когда СССР и Германия ослабят друг друга по максимуму.
Не буду останавливаться на своем житье-бытье. Опущу рассказ о вступительных экзаменах в училище, где был конкурс 17 человек на место, о первом, самом трудном, годе службы. Не буду вдаваться в эти подробности, потому что в них речь должна идти обо мне, а я поставил перед собой другую задачу: рассказать о приметах того времени.
Летом 1944 года после экзаменационной сессии мы приступили к демонтажу лабораторного оборудования и погрузке его в вагоны. Затем, получив сухой паек на дорогу, мы сели в теплушки и отправились в Ленинград. Размещение курсантов производилось из расчета: один взвод – один вагон. В теплушках ехали не только курсанты, но и преподаватели с семьями, в том числе несколько профессоров-адмиралов. Ехали мы через Ростов, Воронеж и Москву.
В теплушке.
Дорога до Ростова помнится оживленным движением воинских эшелонов и санитарных поездов. Все станции на Кубани были разбиты, а дома в станицах казались не пострадавшими. Зато Ростов был уничтожен до основания. Этот город много раз переходил из рук в руки, и страшно было смотреть на руины некогда красивого и богатого города. После Ростова мы почувствовали, что наши рюкзаки с сухим пайком заметно отощали. Хлеб раскрошился, и его надо было есть горстями. Ребята на станциях бегали на базарчики что-нибудь поменять на еду. Я тоже на станции Дрязги поменял кусок мыла на литр молока, которое тут же и выпил. На месте станции была расчищенная площадка. Ни одного целого дома в поселке не было, люди жили в землянках.
В конце концов, мы доехали до Москвы, и наш эшелон сутки простоял в Лихоборах. Я попал в команду курсантов, которая должна была отоварить хлебные карточки и доставить хлеб к эшелону. Этот хлеб предназначался для гражданского населения нашего ковчега. Так я неожиданно оказался в самой Москве. В центр мы ехали на электричке и зорко смотрели по сторонам. Нам было интересно узнать, как москвичи переживают войну. Публика была одета бедно. Многие пассажиры в электричке были с тяпками – люди ехали за город окучивать картошку. Разговоры шли вокруг положений на фронтах и новостей, услышанных по радио. Мы с интересом прислушивались к этим разговорам, поскольку сами давно не слышали радио и отвыкли от политической активности населения. В Баку этого не было, там народ разговаривал только на бытовые темы, да и то с оттенком недовольства.
Около Красных Ворот мы купили себе по порции эскимо, стоившей 14 рублей. Мы были потрясены тем, какую роскошь может себе позволить столица. Ведь ни в каком другом месте невозможно было купить хоть что-нибудь без продовольственных карточек. Вечером в Москве был салют по поводу освобождения Барановичей.
До Ленинграда мы доехали быстро, правда, несколько часов состав простоял в Тосно. Там мы воспользовались белыми ночами, и до двух часов ночи играли в футбол.